Русские купцы приобрели и сохранили для России бесценные сокровища отечественной и мировой культуры, но время стёрло многие имена из памяти потомков. Увы, у людей короткая память. Зато у искусства - вечная жизнь.

Галерея Третьяковых, театральный музей Бахрушина, коллекция французских импрессионистов Щукина, Кустарный музей Морозова, гимназии, больницы, приюты, институты – всё это дары московского купечества родному городу. Историк М. Погодин ставил в пример прижимистым европейским предпринимателям московских купцов-благотворителей: «Если счесть все их пожертвования за нынешнее только столетие, то они составили бы такую цифру, которой должна бы поклониться Европа».

Третьяковы

Среди московских меценатов имя Павла Михайловича Третьякова на особом месте: именно ему мы обязаны уникальной коллекцией живописи, хранящейся в знаменитой Третьяковской галерее. Купеческая семья Третьяковых особым богатством похвастаться не могла, но на приобретение картин Павел Михайлович денег не жалел. За 42 года он потратил на них внушительную по тем временам сумму – свыше миллиона рублей. К сожалению, куда менее известен нашим современникам брат Павла – Сергей Михайлович. Он собирал западноевропейскую живопись, а после смерти в 1892 г. все приобретённые им полотна перешли, по завещанию, в распоряжение Павла Михайловича. Они тоже были переданы в дар городу. 15 августа 1893 г. в Москве появился новый музей - «Городская художественная галерея Павла и Сергея Третьяковых». На тот момент коллекция насчитывала 1362 картины, 593 рисунка и 15 скульптур. Художественный критик В. Стасов писал о ней: «Картинная галерея…не есть случайное собрание картин, она есть результат знания, соображений, строгого взвешивания и более всего – глубокой любви к своему дорогому делу».

Бахрушины

Бахрушины происходили из города Зарайска, занимались кожевенным и суконным делом. И в Зарайске, и в Москве семья жертвовала крупные суммы нуждающимся. В первопрестольной Бахрушиных называли «профессиональными благотворителями», у которых «пожертвования сыпятся как из рога изобилия». Судите сами, они построили и содержали: городскую больницу, дом бесплатных квартир для неимущих, приют для детей-сирот, ремесленное училище для мальчиков, дом для престарелых артистов... За это городские власти сделали Бахрушиных почётными гражданами Москвы, предлагали дворянство, но гордые купцы от титулов отказались. Алексей Петрович Бахрушин был страстным коллекционером, собирал русские медали, фарфор, живопись, иконы и старинные книги. Он завещал свою коллекцию Историческому музею, несколько музейных залов были названы его именем. Дядя Алексея Петровича, Алексей Александрович Бахрушин, собирал всё, что связано с театром: старые афиши, программки, фотографии известных актеров, сценические костюмы. На основе его коллекции в Москве, в 1894 г., появился единственный в мире Театральный музей им. Бахрушина. Действует он и сегодня.

Семья выходцев из Егорьевска Хлудовых владела хлопчатобумажными фабриками, строила железные дороги. Алексей Иванович Хлудов собрал уникальную коллекцию древних русских рукописей и старопечатных книг. Среди них - сочинения Максима Грека, «Источник знания» Иоанна Дамаскина в переводе и с комментариями князя Курбского (автора гневных писем Ивану Грозному). Всего же коллекция насчитывала более тысячи книг. В 1882 г. после смерти Хлудова, драгоценное собрание, согласно его воле, передали Никольскому Единоверческому монастырю в Москве. Брат Алексея, Герасим Иванович, тоже был заядлым коллекционером: собирал картины русских художников. Хлудовы, как и Бахрушины, не жалели денег на благотворительность: построили на свои средства богадельню, бесплатные квартиры для неимущих, палаты для неизлечимо больных женщин и детскую больницу.

Эта династия дала России немало талантливых людей: промышленников, врачей, дипломатов. Вспомним хотя бы Пётра Кононовича - пионера чайного дела в России, или Сергея Петровича – знаменитого русского эскулапа. Коллекционерами были многие Боткины. Тайный советник и художник Михаил Петрович почти 50 лет собирал западноевропейскую живопись, терракотовые статуэтки, итальянскую майолику XV-XVII вв., а также русскую финифть. Живо интересовался творчеством художника Иванова: покупал этюды и даже издал его биографию. Василий Петрович и Дмитрий Петрович Боткины собирали картины европейских мастеров, были друзьями Павла Третьякова.

Мамонтовы

Богатая и многолюдная купеческая семья Мамонтовых «поднялась» на винном откупном промысле. Фёдор Иванович ещё в конце XVIII столетия прослыл щедрым благотворителем, за что удостоился посмертного памятника от благодарных жителей Звенигорода. Однако самой выдающейся фигурой среди Мамонтовых был Савва Иванович. Природа щедро наделила его талантами: певец (учился в Италии), скульптор, театральный режиссёр, драматург. Именно Савва открыл миру талант Шаляпина, Мусоргского и Римского-Корсакова. В собственном театре он ставил оперы, декорации к которым писали Поленов, Васнецов, Серов, Коровин. Савва Иванович помог добиться признания Врубелю: на свои средства построил для художника павильон и выставил в нём его картины. Имение Саввы Ивановича, Абрамцево, стало «приютом спокойствия, трудов и вдохновения» для многих талантливых художников и артистов.

Морозовы

Диапазон культурной деятельности династии Морозовых огромен: люди они были на редкость талантливые. Савва Тимофеевич Морозов многое сделал для Художественного театра (МХТ). Он был увлечен революционным движением, боготворил Максима Горького. Брату Саввы, Сергею Тимофеевичу, Москва обязана созданием Кустарного музея. Он собирал произведения русского декоративно-прикладного искусства ХVII-ХIХ вв., стараясь сохранить их национальный колорит и традиции. После революции музей в знак уважения к его заслугам переименовали в Музей народного искусства им. С.Т. Морозова. Михаил Абрамович Морозов с юных лет коллекционировал русскую и французскую живопись, но, увы - скончался в 33 года. Его собрание передали Третьяковской галерее. Известным меценатом был и Иван Абрамович Морозов, именно он стал первым покровителем безвестного витебского художника Марка Шагала. В 1918 г. Иван Абрамович покинул Россию. Его богатую коллекцию живописи распределили между собой Музей изобразительных искусств им. Пушкина и Эрмитаж.

Представители рода Щукиных сохранили для нас поистине уникальные сокровища. Петр Иванович был крупнейшим собирателем русской старины. Чего только не было в его коллекции: редкие книги, древнерусские иконы и монеты, серебряные украшения. В 1905 г. Петр Иванович подарил свое собрание Москве, в каталоге ценностей значилось 23 911 предметов! Полотна голландских живописцев Дмитрия Ивановича Щукина по сей день являются жемчужиной Пушкинского музея. А на картинах французских импрессионистов, приобретённых Сергеем Ивановичем Щукиным, выросло целое поколение русских художников-авангардистов. Он обладал удивительным чутьём на талант. Когда Щукин познакомился в Париже с Пикассо, тот был безвестным нищим художником. Но уже тогда проницательный русский купец говорил: «Это – будущее». Шесть лет Сергей Иванович спонсировал Пикассо, покупая его полотна. Благодаря Щукину, появились в России картины Моне, Матисса, Гогена - художников, считавшихся во Франции «отверженными». Но после революции в России «отверженным» оказался Щукин, и ему пришлось эмигрировать во Францию. Горькая ирония судьбы. В конце 1920-х гг. среди русских эмигрантов прошёл слух, будто Щукин требует у большевиков возвращения своей национализированной коллекции. Но Сергей Иванович домыслы опроверг: «Я собирал не только и не столько для себя, а для своей страны и своего народа. Что бы на нашей земле ни было, мои коллекции должны оставаться там».

Дмитрий Казённов

Гвоздем выставочной жизни Парижа в конце 2016 и в начале 2017 года была выставка в Фонде Louis Vuitton коллекции Сергея Ивановича Щукина. Это было действительно событие, на которое собрался весь город: люди приезжали из Соеди-ненных Штатов. И можно с сожалением сказать, что Париж сделал то, что должна была сделать Россия, — показать коллекцию великого русского со-бирателя максимально полно и так, чтобы было понятно, какую роль она сы-гра-ла для развития отечественного искусства. Но, утешая себя, скажем, что и в лице Сергея Ивановича Щукина Россия в свое время сделала то, что дол-жен был сделать Париж. Именно Сергей Иванович и его товарищ Иван Абра-мович Морозов, создавший другую крупнейшую коллекцию французской живописи в Москве, приобрели те произведения современной французской живописи, без которых уже невозможно представить себе историю искусства ХХ века.

Во второй половине XIX — начале ХХ столетий частное собирательство в Рос-сии переживало расцвет. Главную роль в этом процессе играла динамично развивающаяся буржуазия, прежде всего московская. Для нее собирательство постепенно становилось патриотической миссией, примером которой служил Павел Михайлович Третьяков, сформировавший музей националь-ного искус-ства. Но зарубежному искусству XIX века в России не очень повезло: не так много наших соотечественников собирали его. Исключением здесь был Алек-сандр Куше-лёв-Безбородко — петербург-ский аристократ, собравший хорошую коллекцию фран-цузских реалистов первой половины XIX века, имевший даже . Но это скорее исключение, которое подтверждает правило. Западное искусство XIX века до сих пор представлено в собраниях Петербурга и Москвы фрагмен-тар-но. К 1917 году не более дюжины москвичей и петербуржцев обла-дали про-изведе-ниями современной французской живописи, и большая часть этих со-браний не была доступна публике. Даже в собственной среде эти люди были скорее исключением. В собира-тельстве современной западной живописи пуб-лика видела крайнюю степень экстравагантности знамени-тых своими при-чу-дами московских купцов. И характерно, что если бы мы говорили сейчас о за--падных собирателях, то в критиче-ском отношении к ним доминиро-вал бы мотив спекуляции: эти вещи покупаются для того, чтобы затем их с выгодой продать. А относи-тельно московских купцов злые языки говорили, что Щукин тронулся. И сам Щукин, мы знаем по воспо-минаниям, не без гордости показы-вал новоприобретен-ного Гогена, говоря собесед-нику: «Сумасшедший писал — сумасшед-ший купил». Это тоже характерный мотив — это скорее мотив растраты денег на непонятные вещи, а не спекуляция.

В сущности, в Москве в начале ХХ века было четыре человека, которые имели достаточно смелости, чтобы покупать непривычную западную живо-пись. Эти четыре человека принадлежали к двум пред-при-нимательским семьям — Моро-зовым и Щукиным. Из этих четверых двое сошли со сцены — Михаил Абрамо-вич Морозов скончался 33 лет от роду, и его собрание по воле вдовы перешло в Третьяков-скую галерею, где москвичи уже могли видеть произве-дения фран-цузских реалистов из коллекции Сергея Михайловича Третьякова. А Петр, старший из двух братьев, в какой-то момент потерял интерес к собиранию современной французской живописи, и Сергей купил у него в 1912 году те кар-тины, которые ему нравились.

Одна из комнат особняка Сергея Щукина. 1913 год ГМИИ имени А. С. Пушкина / Diomedia

Итак, московское собира-тельство современного французского искусства — это прежде всего два человека: Сергей Иванович Щукин и Иван Абрамович Моро-зов. Они собрали совершенно уникальные по объему и качеству коллекции того искусства, которое было совершенно непривычно большинству из посети-телей московских музеев. Их роль была у нас тем более велика, что в отличие от Германии или даже Франции в России не было частных галерей, которые продвигали на рынок современное искусство, тем более искусство зарубежное. И, если Щукину и Морозову хотелось купить новую кар-тину, они не могли обратиться к петербургскому или моско-вскому дилеру, они не ехали даже в Берлин — они отправлялись прямо в Париж. Более того, в русском художе-ствен-ном пространстве не было и музея, который отважил-ся бы выставить современную радикальную живопись. Если парижанин уже с 1897 года мог посмотреть на импрессионистов в Люксембургском музее в коллекции Гюстава Кайботта; если в 1905 году музей Атенеум в Гельсинг-форсе (Хельсинки) от-важился купить Ван Гога, и это был первый Ван Гог в публичных собраниях в мире; если Гуго фон Чуди, хранитель Национальной галереи в Берлине, в 1908 году был вынужден уйти в отставку под давлением самого германского императора за то, что он покупал новую француз-скую живопись, — то ни один из русских государственных или общественных музеев не отваживался пока-зывать эти картины. Первое место, где в публичном пространстве можно было увидеть импрессионистов в нашей стране, — это личный музей Петра Щукина, открытый в 1905 го-ду В 1905 году Щукин передал свою коллекцию Историческому музею, которая составила целое отделение под названием «Отделение Императорского Российского Исторического музея имени императора Александра III. Музей П. И. Щукина». Частный же музей работал с 1895 года. . Но главное — что роль музея на себя приняла коллек-ция Сергея Щукина, которую он с 1909 года сделал публичной: по выходным ее можно было посетить, иногда даже в сопровожде-нии самого Сергея Ивано-вича. И мемуаристы оставили впечатляющее описа-ние этих экскурсий.

Щукин и Морозов были два человека, принадлежащие к одному и тому же кру-гу — это староверы, то есть это очень ответственная, морально прочная русская буржуазия, которые в то же время были настолько дерзки-ми, чтобы приобре-тать искусство, не имеющее стабильной репутации. В этом отношении они схожи. Схожи и списки имен, которые составили их коллекцию. В сущно-сти, они собирали практи-чески один и тот же ряд мастеров. Но вот здесь на-чинают-ся различия, различия фунда-ментальные, очень важные, определяющие для русского художественного процесса.

Братья Щукины сделали первые при-обретения в самом конце XIX столе-тия: в 1898 го-ду они купили полотна Пис-сарро и Моне. Тогда в Париже жил, прожи-гал жизнь и собирал свою коллекцию их младший брат Иван Щукин, который также печатался в русских журналах под псевдонимом Жан Броше, Жан Щука. И это был такой мостик для московских собира-телей в Париж. Настоящая щукин-ская коллекция началась с импрес-сиони-стов, но, как очень хорошо пока-зала выстав-ка Louis Vuitton, на самом деле Щукин собирал очень многое, соби-рал пе-струю картину современной западной живописи, но с мо-мента приоб-ре-те-ния импрессионистов он посте-пенно свой вкус сузил и сосредоточился имен-но на них. Дальше его коллек-ционирова-ние напоминало взлет советской косми-ческой ракеты, которая отстре-ливает новую ступень, поднимаясь вверх. Он начал по-настоя-ще-му интересоваться импрессионистами, затем, около 1904 года, он практи-чески полностью переклю-чается на постимпрессиони-стов и за пять примерно лет покупает восемь про-изведений Сезанна, четыре — Ван Гога и 16 Го-генов, причем Гогенов экстра-класса. Затем он влюб-ляется в Ма-тис--са: первый Матисс приходит к нему в 1906 году, — а затем наступает полоса Пикассо. В 1914 го-ду по понятным причинам, из-за начала мировой войны, Сергей Ива-нович, как и Иван Абрамович, перестает покупать картины за гра-ни--цей — там остаются за-казанные вещи, такие как, например, матис-сов-ские « » из Цен-тра Помпиду или матиссовская «Женщина на высоком табурете » из Музея современ-ного искусства в Нью-Йорке.

Если Щукин такой собиратель-однолюб, очень редко возвращаю-щий-ся к тому, что он уже пережил (исключением были покупки в 1912 году импрессионистов у брата), то Морозов — это человек, который собирает очень размеренно и стратеги-чески. Он понимает, что он хочет. Сергей Маковский вспоминал, что на стене коллекции Морозова долгое время было пустое место, и на вопрос, а почему вы его держите так, Морозов говорил, что «я вижу здесь голубого Сезанна». И однажды эта лакуна заполнилась совер-шенно выдающимся полу-абстрактным поздним Сезанном — картиной, которая известна как «Голубой пей-заж » и находится сейчас в Эрмитаже. Если мы пере-вернем эту вещь, то, в об-щем, мало что изме-нится, потому что только очень большое усилие зри-тель-ное заставит нас разобрать в этой череде мазков контуры дерева, горы, дороги и, может быть, домика там в центре. Это Сезанн, который уже освобожда-ется от фигуративности. Но здесь важно именно то, что Морозов собирает по-другому: у него есть некий идеальный образ мастера, идеальный образ коллекции и он готов сидеть в засаде для того, чтобы получить нужную картину. Причем это очень произволь-ный выбор, личный, потому что, напри-мер, в 1912 году в Петербурге выставлялась и продавалась за очень большую сумму — 300 тысяч франков — величайшая картина импрессионистиче-ской эпохи « » Эдуарда Мане. Бенуа тогда очень сожалел, что никто из русских коллек-ционе-ров не отва-жился на то, чтобы поменять деньги на шедевр. И Щукин, и Морозов могли это сделать, но Щукин уже не собирал импрессионистов, а у Моро-зова была своя идея того, чтó он хочет из Мане: он хотел пейзаж, он хотел скорее Мане-пленэриста, нежели интерь-ерную сцену.

Эдуард Мане. Бар в «Фоли-Бержер». 1882 год Courtauld Institute of Art / Wikimedia Commons

Различия продолжаются и в дру-гих областях. Напри-мер, Щукин практически ничего не покупал из русского искусства. Более того, его не особо интересовало искус-ство за пределами Франции. У него есть произведения других европей-ских худож-ников, но на общем фоне они совершенно теряются, и глав-ное — что они не выражают основную тенденцию его собирательства. Морозов соста-вил коллекцию русской живописи, которая немногим усту-пает его француз-ской коллекции. Он собирал очень широкий спектр — от позднего русского реализма, такого вот творчества союза русских художников, изобра-жавших нашу природу, Врубеля, Серова, символи-стов, Гонча-рову и Шагала, — он был одним из первых, если не первым русским, который купил вещь Шага-ла. Различ-ной была их финансовая стратегия, их способы выбора. Мы знаем от Матисса, что Морозов, приезжая к дилеру в Париже, гово-рил: «Покажите мне лучших Сезан-нов» — и делал выбор среди них. А Щукин забирался в ма-газин, в гале-рею и просматривал всех Сезаннов, которых мог найти. Морозов был известен в Пари-же как русский, который не торгуется, и в одной галерее он оставил за время собирательства четверть миллиона франков. Игорь Грабарь не без иронии пишет в своих воспомина-ниях, что Сергей Иванович Щукин любил, потирая руки, говорить: «Хорошие картины дешевы». Но на са-мом деле именно Сергей Иванович Щукин заплатил рекорд-ную сумму на рын-ке современной живописи: в 1910 году за «Танец» Матисса он запла-тил 15 ты-сяч франков, а за «Музыку» — 12 тысяч. Правда, снабдил документ указанием «цена конфиден-циальна».

Это разнообразие, прослежи-ваю-ще-еся повсюду, — экспан-сивность Щукина и тихость Морозова, стратегия приобре-тения, выбор — казалось бы, прекра-щается там, где мы переходим к списку. Они действительно собрали пре-крас-ных импрессионистов. Правда, в русских собраниях практически нет Эдуарда Мане. Это в определенном смысле загадка, потому что Эдуард Мане к этому моменту, когда наши соотечественники начали собирать, уже вели-чина экстра-класса, это звезда. И Муратов однажды написал, что Эдуард Мане — это первый живописец, для полноценного представления о котором надо переплыть океан. То есть он не про-сто расходится по коллекциям — он уходит в Соединенные Штаты, а американские коллекцио-неры для европей-ских и рус-ских в частно-сти — это такой беспокоящий объект иро-нии: там время от времени проскаль-зы-вают упоминания о чикагских торговцах свини-ной, которые при-едут в Париж и купят всё. Так вот, с Эдуар-дом Мане наши соотече-ствен-ники как-то очень опростово-ло-сились. О том, как мы не ку-пили «Бар в „Фоли-Бержер“» я уже рассказал, но, видимо, дело еще в том, что иде-альным импрессионистом для русского зрителя и русского собира-теля был не Эду-ард Мане, а Клод Моне. И Клода Моне, хорошего, действительно было достаточно много и у Щукина, и у Морозова. Дальше начинаются раз-личия, потому что Морозов с его склон-но-стью к лирическим пейзажам любил Сислея. Они собирали практи-че-ски тех же самых постим-прес-сионистов, великую троицу — Сезанна, Гогена и Ван Гога, причем Гогена у Морозова было чуть меньше, чем у Щукина, но амери-канский историк искус-ства Альфред Барр полагал, что качество собрания Гогена было едва ли не выше. На самом деле это крайне сложное соревнование, потому что вкус этих двух купцов был исключительно изощрен, правда, разли-чен, и к этому фундамен-таль-ному различию мы сейчас и подходим.

Показательно то, что оба любили Матисса, но если Щукин пережил страсть — 37 картин, — то Морозов купил 11, и из них было довольно много ранних ве-щей, где Матисс еще не радикал, где он очень тонкий и осторож-ный живопи-сец. А вот Пикассо у Морозова почти не было: против более чем 50 полотен у Щу-кина Морозов мог выста-вить только три картины Пикассо — правда, каждая из этих картин была шедевром, характеризующим определенный поворот. Это «Арлекин и его подружка » «голубого» периода; это « », которая была продана Гертрудой Стайн и куплена Иваном Моро-зовым, вещь «розового» периода; и это уникальный куби-стический «Портрет Амбруаза Воллара » 1910 года: похо-жих на это изображение в мире, по-моему, только еще два портрета — Виль-гельма Уде и Даниэля Анри Канвейлера . То есть и здесь, в несим-патичном ему Пикассо, Морозов сделал абсолютно снайперский выбор.

Морозов собирал вещи экстра-класса и одновременно характерные, вещи с та-кой биографией. Например, его «Бульвар Капуцинок » 1873 года Клода Моне — это, весьма ве-роятно, тот самый «Бульвар Капуцинок», кото-рый был выставлен на первой импрес-сионистической выставке в ателье Надара в 1874 году Существует две версии «Бульвара Капуци-нок»: одна хранится в Государственном му-зее им. Пушкина в Москве, другая — в кол-лек-ции Музея Нельсон — Аткинс в Канзас-Сити, штат Миссури, США. . На этот счет есть разные мнения — амери-канские искус-ство-веды предпочи-тают назы--вать этим полотном «Бульвар Капуцинок » из музея в Канзас-Сити, но каче-ство картины лич-но мне позволяет предположить, что там был именно наш, то есть москов-ский Моне. «Просушка парусов » Дерена из собрания Ивана Морозо-ва была именно той картиной, которая была воспроизведена на разво-роте жур-нала «Иллю-страсьон» 4 ноября 1905 года наряду с другими гвоздями Осеннего салона — произведениями фовистов. И этот список можно умно-жить: Морозов действительно отбирал вещи с биографией.

В чем заключалось фунда-ментальное различие между этими коллекциями и как это различие повлияло на наше искусство? Сергей Иванович Щукин представил развитие современной французской живописи как перма-нентную революцию. Он выбирал вещи не просто характерные — он отдавал предпо-чте-ние вещам радикальным. Когда он начал собирать Матисса и следовать логике Матисса, важнейшим выбором был выбор элементарно простой кар-тины. В своей европейской поездке, во время посещения Музея Фолькванг в городе Хаген в Рурской области Германии, Щукин увидел вещь, сделанную только что по заказу Карла Эрнста Остхауса — хозяина и осно-вателя этого музея, в сущно-сти одной из первых институций, посвященных строго совре-менному искус-ству. Карл-Эрнст Отсхаус заказал Матиссу большую картину «Три персонажа с черепахой ». Сюжет совершенно непонятен: три персонажа, три человеко-об-раз-ных существа — там даже с полом есть некоторые неопреде-ленности — кормят черепаху или играют с ней. Вся колористическая гамма редуцирована до синего, зеленого и телесного; рисунок напоминает детский. И вот эта вот неслыханная простота Щукина абсолютно поко-ри-ла — он захотел такую же, результатом чего была картина «Игра в шары », колористически и с точки зре-ния рисунка очень близкая к картине Остхауса, где черепахи уже не было и были три мальчика, которые катают шары, как это принято на Юге Франции. И эта вещь, вопию-ще лаконичная и вызывающе примитив-ная, дала старт приоб--ре-тению одной за другой радикальных вещей Матис-са: «Красная ком-на-та », «Разго-вор ». Но конечно, кульмина-ция этих покупок — это «Танец » и «Музыка ». То же самое можно сказать и о Пи-кассо. Щукин при-обрел десятки вещей раннего Пикассо, стоящего на пороге кубизма, 1908-1909 годов; тяже-лые, страшные, коричневые, зеленые фигуры, словно вы-рубленные топо-ром из камня или дерева. И здесь он тоже был пристра-стен, пото-му что целые периоды творчества Пикассо прошли мимо его внимания, но ра-дикализм при-митивного Пикассо превышал все остальные пределы. Он про-извел колоссаль-ное впечатление на русскую публику, которая сформиро-вала свой собственный образ этого enfant terrible , этого возмутителя спокой-ствия мировой живописи.

Морозов покупал тех же художников, но выбирал другие вещи. Есть классиче-ский пример, приводимый уже в свое время в публикациях искусствоведа Аль-берта Григорье-вича Костеневича. Два пейзажа из коллекций Щукина и Моро-зо-ва. Они изобра-жают один и тот же мотив. Сезанн очень любил писать гору Сент-Виктуар в Провансе, и если мы посмотрим на позднюю вещь , принадле-жав-шую Щуки-ну, то мы с трудом найдем очертания горы — это скорее моза-ич-ное собрание мазков, в котором мы должны нашей волей созерцателя скон-струи-ровать эту гору, таким образом став соуча-стником живопис-ного процес-са. «Гора Сент-Виктуар », написанная за несколько десятилетий до этого Сезан-ном и приобре-тенная Морозовым, — это уравновешенная, классически спокой-иная, ясная картина, напоминающая о пожела-нии Сезанна переделать Пуссена в соответствии с природой. Говоря коротко, Морозов представлял французскую живопись после импрес-сиониз-ма как эволюцию, Щукин — как революцию. И дело в том, что морозовская коллекция оставалась загадкой для подавляю-щего боль-шинства зрителей и худож-ников, потому что Иван Абрамович не был особо гостеприимным собира-телем. Эта коллекция создавалась не без советов его друзей-художников.

Винсент Ван Гог. Красные виноградники в Арле. 1888 год ГМИИ им. А. С. Пушкина / Wikimedia Commons

Напри-мер, один из его ше-девров Ван Гога, « », был куп-лен по совету Валентина Серова. Но в целом дворец Морозова на Пре-чи--стенке, где сейчас помещается Российская академия художеств, был закрыт для посе-тителей. А вот Сергей Иванович мало того что завещал коллекцию горо-ду, с 1909 года стал пускать туда всех желающих, еще до этого с удоволь-ствием приглашал студентов Москов-ского училища живописи, ваяния и зодче-ства, чтобы показать им свежие приобре-тения. То, что именно революционная концепция французского искусства Сергея Ивановича Щукина была на виду, была открыта, безусловно, является важней-шим фактором в радикали-зации русского авангарда. Вернув-шийся из Москвы Давид Бурлюк писал Михаилу Ма-тюшину:

«…видели две коллекции французов — С. И. Щукина и И. А. Моро-зова. Это то, без чего я не рискнул бы начать работу. Дома мы третий день — все старое пошло на сломку, и ах как трудно и весело начать все сначала…»

Вот, собственно говоря, луч-шая иллюстрация для по-ни-ма-ния того, чем кол-лекции мос-ковских собира-телей были для русс-кого аван-гарда. Это был по-стоянный фермент, это был постоянный раздра-житель, это был постоянный объект полемики.

Сергей Иванович Щукин был очень предприимчивый бизнесмен, смелый, дерзкий, и, судя по всему, эта эконо-мическая политика продолжа-лась в его собирательской деятельности. Ну вот, напри-мер, по-настоящему дружив-ший с Матис-сом и с удоволь-ствием помогавший ему — на самом деле, конечно, пла-тивший за работу, за произве-дения, — Щукин старался, чтобы Матисс получал эти деньги без того, чтобы уступать комиссию галерее. Дело в том, что лидер фовистов стал одним из первых мэтров современ-ной живописи, который за-ключил такой интегральный договор со своим дилером Бернхейм-Жён о том, что, в общем, все, что он произво-дит, принадлежит галерее, продается через галерею, за что, естественно, ему полагалась солидная ежегод-ная сумма. Но до-говор этот имел исключения. Если художник принимал заказ непосредственно от покупа-теля, минуя дилера, он обя-зан был повысить сумму, а вот портреты и декоративные панно Матисс имел право писать напрямую, минуя комиссию галереи. И если мы посмотрим на щукинское собра-ние Матисса, то мы уви-дим, что «Танец» и «Музыка», самые дорогие вещи, — это панно, а огромные холсты, которые, в общем, конечно, представляют собой не совсем портреты, за каж-дый из ко-торых Щукин вынимал из бумажника 10 тысяч франков, квалифици-руются именно как портретная живопись. Например, «Семейный портрет », изо-бражающий членов семьи Матисса; «Разговор », который является портре-том Матисса и его супруги; некоторые другие вещи и, наконец, последний Ма-тисс, купленный Щукиным перед войной, «Портрет госпожи Матисс » 1913 го-да, за 10 ты-сяч фран-ков тоже. Так что Щукин очень предприимчиво помогал своему любимому художнику и другу, минуя кошелек Бернхейм-Жён.

Несколько мемуаристов до-несли до нас описание манеры Щукина вести экскур-сии. Можно найти иронический портрет собирателя в повести Бориса Зайцева «Голубая звезда». Там героиня перед тем, как вдруг после посеще-ния галереи произойдет объяснение в любви, слушает экскурсию Щукина:

«По залам бродили посетители трех сортов: снова художники, снова барышни и скромные стада экскурсантов, покорно внимавших объяс-нениям. Машура ходила довольно долго. Ей нравилось, что она одна, вне давления вкусов; она внимательно рассматривала туманно-дымный Лондон, ярко-цветного Матисса, от которого гостиная становилась свет-лее, желтую пестроту Ван Гога, примитив Гогена. В одном углу, перед арлекином Сезанна, седой старик в пенсне, с московским выговором, говорил группе окружавших:
— Сезанна-с, это после всего прочего, как, например, господина Монэ, все равно что после сахара — а-ржаной хлебец-с…
<…>
Старик — предводитель экскурсантов, снял пенсне и, помахивая им,
говорил:
— Моя последняя любовь, да, Пикассо-с… Когда его в Париже мне
по-казывали, так я думал — или все с ума сошли, или я одурел. Так глаза и рвет, как ножичком чикает-с. Или по битому стеклу босиком гуляешь…
Экскурсанты весело загудели. Старик, видимо не впервые говорив-ший это и знавший свои эффекты, выждал и продолжал:
— Но теперь-с, ничего-с… Даже напротив, мне после битого стекла все мармеладом остальное кажется…»

Что отличает коллекцию Ива-на Моро-зова от коллекции Сергея Щукина — это сосредо-точенность Морозова на деко-ративных ансамблях. У него их было не-сколько, и если необычные для Клода Моне панно, изображающие уголки сада в Монжероне, Морозов собирал по различным гале-реям, то осталь-ные ансамб-ли он заказывал уже сам. Он ведь был на самом деле первым, кто в России зака-зал целостный монументально-декоративный ансамбль современному процве--тающему живописцу с еще не до кон-ца установи-вшейся репутацией. В 1907 го-ду он договорился с Мори-сом Дени о создании цикла живопис-ных панно для сто-ловой его дворца на сюжет истории Психеи. Начальная цена проекта была 50 тысяч франков — это много. Должны были быть сделаны пять пан-но, которые Дени, очевидно, с помощью подмастерьев испол-нил практиче-ски в течение года. Когда эти панно прибыли в Москву, стало понятно, что они не совсем соответствуют интерьеру, художнику пришлось приехать, и он при-нял решение дописать еще восемь панно за 20 ты-сяч сверху, а потом по совету Моро-зова поставить в этом пространстве статуи работы Майоля, и это было очень правильное решение. Когда Александр Бенуа, в свое время очень любив-ший Мориса Дени и пропаган-дировавший его творчество в России, вошел в столовую Морозова, как он вспоминает затем в своих мемуарах, он понял, что это ровно то, чего не надо было делать. Дени создал воплоще-ние компромисс-ного совре-менного искусства, живопись, которую один из современных иссле-дователей назвал туристи-ческими, открыточ-ными видами Италии, живо-пись карамельно-сладкую. Но сам факт появления в Москве целостного ансамбля, сделанного современ-ным француз-ским художником, как мне кажется, вызвал поле-ми-ческую реак-цию Сергея Ивановича Щукина.

Морис Дени. Второе панно «Зефир переносит Психею на остров Блаженства». 1908 год Государственный Эрмитаж

Именно на фоне Мориса Дени мы должны рассматривать предельно радикаль-ного Матисса. Собственно, после Мориса Дени, появившегося у Морозова, Щукин заказывает «Танец» и «Музыку» как макси-маль-но авангардный ответ на искусство компро-мисса. «Танец» и «Музы-ка» помещаются Щукиным на ле-стнице своего особняка, то есть в публичном простран-стве. И это страшно важное место, потому что входящий в щу-кин-ский музей человек сразу полу-чает очень отчетливый камертон: все, что затем на-чнется после «Танца» и «Музыки», будет воспри-ниматься через призму «Тан-ца» и «Музыки», через призму максимально радикаль-ного на тот момент художествен-ного решения. И все искусство, которое можно воспринять как искусство эволюции, пойдет под знаком революции. Но Мо-розов, как мне кажется, в долгу не остался. Не бу-дучи радикалом и не будучи склон-ным к таким резким жестам, как Щу-кин, он, по-моему, поступил в луч-ших своих традициях, но не менее ради-каль-но. В начале 1910-х годов на лестнице его особняка, то есть в почти публичном пространстве, тоже появляется триптих работы Пьера Боннара «У Средизем-ного моря ». Пьер Боннар к этому моменту менее всего обладает репутацией радикала. Пьер Боннар создает живопись очень приятную, сладкую, обволаки-ваю-щую, порождающую ощущение, осо-бенно этот триптих, ощущение теп-лого комфорта средиземно-морского лета. Но, как хорошо показала Глория Грум в своем исследовании декоративной эстетики начала столетия, триптих Боннара, ориентирую-щийся на япон-скую ширму, на самом деле подвергает сомнению базовые принципы европейской живо-писи в гораздо большей степе-ни, чем матиссовские «Танец» и «Музыка». Матиссовские «Танец» и «Музыка», отрицая очень многое в живописном языке, в живописном словаре, так и не под-вергают сомнению центростреми-тельную идею композиции, структу-ры отчетливой, ясной, в сущно-сти, геометрической. А Боннар в своем ориенти-рующемся на японскую традицию произ-ведении эту самую центро-стре-митель-ность размывает. Мы ведь можем еще пять панно поставить с разных сторон, и ощуще-ние целостно-сти не пропадет. И в этом смысле мне кажется, что моро-зовский ответ Щуки-ну очень тонкий и очень точный.

Я сказал, что Щукин не увле-кался декоративными ансамблями, но эта пробле-ма синтетического искусства, которой был болен ранний ХХ век, мимо щукин-ской коллекции не про-шла. В его собрании Гоген был сосредо-точен в большой столовой, там же, где висел также и Матисс; на той же стене, где Гоген, висел Ван Гог. И мы знаем по фотографиям и по свидетельствам современ-ников, что картины Гогена висели очень плотно. Собственно, у Щукина в его большом дворце не было много места для картин: коллекция разрасталась. Но плотность этого экспони-рования была связана не только с традицией вешать картины впритык на выстав-ках той поры, но, очевидно, и с тем, что Щукин интуитив-но понимал синтетическую природу творчества Гогена. Пове-шенная рядом дюжи-на картин Гогена представала как нечто целостное, как фреска. Неслучайно Яков Тугендхольд проницательно назвал эту инсталляцию «гогенов-ским ико-но-стасом». Он попал в десятку — собственно говоря, он как русский критик той поры очень хорошо уже понимал в 1914 году, что такое русс-кая икона, насколько она одновременно возвращает искусству одухотворен--ность и являет-ся частью интеграль-ного ансамбля храма. И в этом отношении щукинская кол-лекция, несмотря на то, что она не следует тенденции Морозова, в общем, уча-ствует в том же самом процессе — попытке на основе современ-ной живописи создать искусство целостное, интегральное, синтетическое.

Коллекция Щукина была безусловной проблемой для русского зрителя. Искус-ство, которое было представле-но там, было крайне непривыч-ным, оно наруша-ло условно-сти, оно разрушало представ-ления о гармо-нии, и оно, в сущности, отрицало огромные пласты современной русской живописи. При всем этом мы не найдем в русской печати боль-шого количества отрицательных отзывов о Щу-кине. Все-таки мне кажется, что собиратель, даже чудила, принадлежа-щий к крайне влиятельному экономиче-скому клану, был избавлен от прямых нападок в прессе. Исключения есть, они зна-чимые. Например, в 1910 году жена Ильи Ефимовича Репина Наталья Борисовна Нордман, писавшая вод псевдони-мом Северова, опубликовала то, что сейчас мы можем квалифици-ровать как «Живой журнал» или блог, — книгу «Интимные страницы», в которых интим-ность означает ровно довери-тельность, то, чем, кажется, отличаются эти интернет-формы современности. Книга повествовала о путешествиях, о посе-щении Ясной Поляны, но, в частности, там есть очень интересный эпизод, расска-зывающий о том, как Репин и Норд-ман пришли к Щукину в отсутствие собирателя и на-вестили его музей. Мы знаем, что Репин крайне болезненно реагировал на современ-ную французскую живопись. Но здесь важна интонация человека, который, в общем, транслирует идеи передового в политическом и со-циаль-ном отношении среза русской интеллигенции, который все еще хра-нит заветы второй половины XIX ве-ка. Совре-мен-ники были шокированы этой книгой и, в частности, описа-нием посещения Щу-кина, я бы сказал, в силу такой абсолютно лишенной самокритики тенденциоз-ности высказывания:

«Щукин — меценат. У него еженедельные концерты, в музыке он любит самое последнее слово (Скрябин — его любимый композитор). В жи-во-пи--си то же. Но собирает он только французов… Самые последние мод-ники висят у него в кабинете, но, как только они начинают на фран-цузском рынке заменяться новыми именами, их тут же передвигают дальше, в другие комнаты. Движение постоянное. Кто знает, какие имена висят у него в ванной?
<…>
Во всех красивых старинных комнатах стены сплошь покрыты кар-тинами. В большой зале мы видели множество пейзажей Monet, в ко-торых есть своя прелесть. Сбоку висит Sizelet — картина вблизи изо-бражает разные цветные квадраты, однотонно издали это гора».

Тут я должен пояснить, что никакого художника Сизелета не существует, и, ско---рее всего, Наталья Нордман описывает картину «Гора Сент-Виктуар» Сезанна. Экскурсантов ведет домоправительница, которая, выпустив весь запас своего недоуме-ния и перепутав име-на, вдруг как-то потухла и заскучала и на по-мощь попросила сына Щукина.

«И вот перед нами молодой чело-век лет 22, руки в карманы он опускает как-то по-парижски. Почему? Слушайте — и по-русски говорит картавя, как парижанин. Это что же? Воспитали за границей.
После мы узнали, что их было 4 брата — никуда не приставших, ни во что не верующих. <…> Щукины из французского лицея с русскими миллионами — эта странная смесь лишила их корней».

Поясню, что ничего близкого к истине в этой характери-стике нет. И образова-ние, и профессиональный опыт братьев Щукиных не дают никаких оснований для того, чтобы говорить об их неукоре-ненности или поверхностной француз-скости. Перед нами образ собирателя современ-ного французского искусства, отражаю-щий стереотипы значительной части русской интеллигенции, питаю-щейся наследием XIX века:

«Бесформенный, грубый и наглый Матисс, как и дру-гие, отойдет на вто-рой план. И вот гримаса страдания на лице худож-ника — тоскует, муча-ется его душа, насмешка Парижа над русскими. И они, эти сла-босиль-ные славяне, так охотно дают себя гипнотизировать. Подстав-ляйте свой нос — и ведите, куда хотите, только ведите. Мне хочется поскорее уйти из это-го дома, где нет гармонии жизни, где властвует новое платье короля».

После похода к Щукину семейство Репиных зашло на студенческую выставку в Училище живописи, ваяния и зодчества, и там состоялся очень знаменатель-ный разго-вор, о котором Нордман пишет на самом деле очень прони-цательно:

«После посещения дома Щукина ключ к современному московскому искусству был найден. Ученическая выставка в школе живописи и вая-ния — особенно сильный симптом. „Что говорил Репин?“ — ко мне потянулись любопытные лица. Я промолчала. „А Вы часто бываете в га-лерее Щукина?“ — вдруг спро-сила я. Они переглянулись, посмот-рели на меня, и все мы засмеялись. Конечно, как это почти всегда бывает, мы смеялись о разном. „Часто, нас Щукин посто-янно группами при-гла-шает. А что, Вы видите подражание?“ Я опять промол-чала. Только вот что, и вдруг мне как-то даже злобно стало: „Я не хочу переходить в по-томство зеленой, или черной, или голубой“. Жалость ко мне до пре-зрения выразилась на лицах учеников: „Вы требуете невозможного!“»

Когда Наталья Северова и Репин обменивались мнением об уви-денном:

«„Я думаю, что требования у них огромные — они хотят полного осво-бождения от традиций. Они ищут непосредственности, сверхформ, сверхкра-сок. Они хотят гениальности“. — „Нет, — сказала я, — не то. Они хотят революции. Каждый русский человек, кто бы он ни был, хочет опрокинуть и сорвать с себя что-то такое, что душит и давит его. Вот он и бунтует“».

Здесь поразительным образом человек, совершенно не попа-даю-щий при опи-сании кол-лекции в лад, глядя через головы своих собеседников, определяет ту самую миссию, кото-рую щукинская коллекция выполняла в русском контек-сте. Это действи-тель-но была коллекция, олицетво-ряю-щая революцию.

Но проблема объяснения щу-кинского собрания оставалась. На самом деле за щу-кинское собрание шла война. Авангар-дисты очень хотели предло-жить публике свое видение щукин-ской коллекции как царства эксперимента и рево-люции, а с другой стороны — доказать, что их искусство не во всем обязано Щукину. Но успешнее оказались сторонники модернистской компромиссной позиции, прежде всего критики журнала «Аполлон», которые смогли сфор-ми-ровать ту риторику, которая позволила относи-тельно широкому кругу читате-лей примириться и даже полюбить мастеров от Щукина. Единствен-ным спосо-бом на этом пути было доказать, что выбор коллекционеров, Щукина или Мо-ро-зова, базируется не про-сто на причу-де, а на самом деле базируется на тон-ком традиционном вкусе. Поэтому, когда мы читаем обзоры коллекций Щуки-на и Моро-зова, написанные Муратовым, Тугенд-хольдом, Бе-нуа и дру-гими критиками этого круга, мы постоянно сталки-ваемся с образами музея. Это музей личного вкуса, это музей и истории живописи. Второй важ-ный аспект — это образ собирателя. И в этом смысле чрезвычайно важно то, что пишет о Щукине Бенуа:

«Что должен был вынести этот человек за свои „причуды“? Годами на него смотрели как на безумного, как на маньяка, который швыряет деньги в окно и дает себя „облапошивать“ парижским жуликам. Но Сергей Иванович Щукин не обращал на эти вопли и смехи никакого вни-мания и шел с полной чистосердечностью по раз избранному пути. <…> Щукин именно не просто швырял деньгами, не просто покупал то, что рекомендовалось в передовых лавочках. Каждая его покупка была своего рода подвигом, связанным с мучительным колебанием по су-ще-ству… <…> Щукин не брал то, что ему нравилось, а брал то, что, ему ка-залось, должно нравиться. Щукин с какой-то аскетической методой, совсем как в свое время Павел Михайлович Третьяков, воспитывал себя на приобретениях и как-то силой проламывал преграды, которые возни-кали между ним и миропониманием заинтересовавших его мастеров. <…> Быть может, в иных случаях он ошибался, но в общих чертах ныне выходит победителем. Он окружил себя вещами, которые медленным и постоянным на него воздействием осветили ему настоящее положе-ние современных художественных дел, которые научили его радоваться тому, что создало наше время истинно радующего». 

19 июня 2019 года в Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина открывается беспрецедентная по масштабу и содержанию выставка, которая займет почти все пространство музея. Проект представит историю формирования коллекции полотен Моне, Гогена, Матисса и других художников, которую собрал купец Сергей Щукин, - через его личность. "Родина" рассказывает, как Щукин однажды "подмалевал" картину гениального импрессиониста Матисса, а тот этого "не заметил"...

Писсаро в Большом Знаменском переулке

Весной 1898 года московский купец 1-й гильдии Сергей Щукин оказался на маленькой парижской улочке Лаффит, что неподалеку от Итальянского бульвара, и в галерее Поля Дюран-Рюэля приобрел картину Камиля Писсарро "Оперный проезд в Париже". Осенью там же купил полотно Клода Мане "Скалы в Бель-Иль"...

Современные энциклопедии восторгаются импрессионистами. Но так было не всегда. В годы, когда ими увлекся Сергей Иванович, направление только пробивало свой путь. Сергей Иванович привез диковинные полотна в патриархальную Москву, разместил в своем двухэтажном доме в Большом Знаменском переулке. И каждую субботу лично проводил экскурсии для интересующихся.

Шедевры импрессионизма были похожи на заморских бабочек, неожиданно залетевших в засыпанную снегом Россию. А присутствующие, вспоминал князь Сергей Щербатов, стояли вокруг седовласого хозяина и слушали его, как эскимосы граммофон.

Кто он, этот удивительный человек?

Жестокие удары судьбы

Сергей Щукин принадлежал к старообрядческой купеческой семье, успешно занимался продажей русского текстиля. Во время событий 1905 года он, пользуясь моментом, скупил находившийся на складах текстиль, а когда ситуация нормализовалась, получил сверхприбыль. Его фирма активно работала на Кавказе, в Средней Азии и даже вышла на рынок Персии. Московские купцы уважительно называли Сергея Щукина "министром коммерции".

В 29 лет он женился на Лидии Кореневой, дочери екатеринославского помещика. Жена была моложе мужа на десять лет и приятно удивляла московский бомонд трогательным южным говором. Как в сказке, у них родились три сына: Иван, Сергей, Григорий и дочь Екатерина.

А потом в Большой Знаменский переулок пришли беды, откуда не ждали. Неожиданно умерла Лидия Григорьевна, свели счеты с жизнью сыновья Григорий и Сергей. И московский бомонд мгновенно вынес приговор: виною всему странные и пугающие картины. Такие может собирать только сумасшедший, а значит, и дети у него ненормальные...

Чтобы вдохнуть жизнь в осиротевший особняк, Сергей Иванович взял в качестве приемных дочерей крестьянских девочек-сирот Аню и Варю. Спасение от одиночества искал на музыкальных вечерах в доме Владимира Гиршмана, известного богача и коллекционера. Здесь познакомился с Надеждой Конюс (в девичестве Миротворцевой). Надежда Афанасьевна находилась в разводе, и, когда вдовец сделал ей предложение, ответила согласием.

В этот период он и "заболел" Анри Матиссом.

Три письма Матиссу

Увидев в Париже полотно "Радость жизни", потрясенный купец незамедлительно познакомился с гениальным художником. Собеседники понравились друг другу, Сергей Иванович начал покупать картины Матисса прямо в мастерской, без посредников. Так и возникла идея эксклюзивного, как сказали бы сейчас, заказа: украсить тремя полотнами Матисса двухэтажный дом Щукина. А вскоре маэстро прислал эскизы: "Танец", "Музыка" и "Купальщицы у реки". Матисс не понял заказчика, когда тот говорил о двух лестничных пролетах. Во Франции первый этаж не учитывается, и художник решил, что в доме три этажа...

Сергей Иванович остановился на "Танце" и "Музыке". Но неожиданно возникла деликатная проблема: обнаженные фигуры...

"Сударь,

я получил оба Ваших письма от 11 и 12 марта с эскизами больших картин. Они прекрасны и очень благородны по цвету и рисунку. Но увы! Я не могу теперь поместить ню у себя на лестнице. После смерти одного из моих родственников я принял к себе в дом трех девочек, а у нас в России (мы здесь немного на Востоке) нельзя показывать ню девочкам.

В России мы как в Италии XVII века, где ню было запрещено. Если бы у меня в доме не было маленьких девочек, я рискнул бы не посчитаться с общественным мнением, но теперь я вынужден подчиниться русским обычаям".

Матисс недоумевает: почему девушки должны танцевать в платьях, ведь такие удачные эскизы.

Щукин настаивает в письме от 27 марта: что "касается сюжета, я хотел бы избежать ню". Но азарт коллекционера оказывается сильнее мнения света.

"Сударь,

Я нахожу в вашем панно Танец сколько благородства, что решил пренебречь нашим буржуазным мнением и поместить у себя на лестнице сюжет с обнаженными... Все мои оговорки в двух предыдущих письмах аннулированы моей телеграммой в последнее воскресенье..."

Ультиматум Мастеру и покаяние

Прежде чем отправить картины в Россию, Матисс выставил их в парижском Осеннем салоне. И разразился грандиозный скандал. По оценке французских критиков, "упрощение достигло крайних пределов". В газетах появились едкие карикатуры.

Побывавший на выставке Щукин дрогнул и... отказался от заказа.

Для Матисса, только что похоронившего отца, это был страшный удар!

Но непереносимым ударом это было и для Щукина. Двое суток, пока ехал в поезде из Парижа, он не смыкал глаз. Выйдя на московском вокзале, телеграфировал Матиссу, что покупает обе картины.

"Сударь,

В дороге (два дня и две ночи) я много размышлял и устыдился своей слабости и недостатка смелости. Нельзя уходить с поля боя, не попытавшись сражаться.

По этой причине я решил выставить Ваши панно. Будут кричать, смеяться, но поскольку, по моему убеждению, Ваш путь верен, может быть время сделается моим союзником и в конце концов я одержу победу...".

Заретушированный флейтист

4 декабря 1910 года "Танец" и "Музыка" прибыли в Москву и были выставлены в особняке Щукина. Они произвели грандиозный эффект. Вот что писал своей сестре скульптор Борис Терновец:

"Я был сегодня у Щукина... Но что особенно поразило, увлекло и захватило нас, что было торжественным, полным заключительным аккордом - это новая фреска Матисса - "Хоровод" (Речь, конечно же, идет о полотне под названием "Танец" - Авт.) Я был буквально опьянен ею... Это лучшее из того, что создано Матиссом, и, может быть, лучшее из того, что вообще дал ХХ век".

Успех панно был таким, что Сергей Иванович при очередной встрече с Матиссом предложил ему написать еще три полотна-аллегории. Художник ответил согласием. 19 октября 1911 года Щукин и Матисс выехали из Парижа. И пока поезд наматывал километры, Сергей Иванович изматывал себя вопросом: как сказать Мастеру, что он все-таки "оградил" девочек-воспитанниц, собственноручно зарисовав у флейтиста в "Музыке" неположенное...

Матисс остановился в доме Щукина. Об их времяпрепровождении можно судить по записи в дневнике писателя Андрея Белого. Щукин рассказывал ему, что Матисс "зажился у него: пьет шампанское, ест осетрины и хвалит иконы; не хочет-де ехать в Париж... Говорят, что картину Матисса, выписанную им, сам же у себя подмалевал (и Матисс-де сделал вид, что этого не заметил)".

Писатель ошибся: Матисс, конечно, заметил "исправления". Но миролюбиво сказал Щукину, что, в сущности, это картину не изменило.

ТОЛЬКО ЦИФРЫ

37 - столько полотен Матисса нашли приют в доме Сергея Ивановича Щукина

Психологический институт в Москве:
российский центр психологической науки, культуры и образования

ГЛАВА I

С.И. Щукин (1854-1936) - МЕЦЕНАТ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ НАУКИ И КУЛЬТУРЫ

О Сергее Ивановиче Щукине, чьи щедрые дары дали возможность создать Alma mater русской психологии - великолепный Психологический институт, готовый к проведению теоретических и экспериментальных исследований, а также к обучению студентов - следует рассказать особо.

С.И. Щукин был одним из виднейших российских промышленников и предпринимателей начала XX в., европейски образованным человеком. Он получил экономическое образование, окончив Высшую коммерческую академию в Баварии. Его отличал глубокий интерес к философским и психологическим наукам. Не чужда этому интересу была и семья Щукиных: брат Сергея Ивановича учился на философском отделении историко-филологического факультета Московского Университета, а старший сын - Иван Сергеевич, - будучи студентом того же факультета, активно участвовал в работе Психологического семинария.

«Сергей Иванович Щукин, - пишет историк Н.Г. Думова, - был несомненно талантливым предпринимателем, известным своей склонностью к рискованным операциям. Он обладал почти безошибочной интуицией и смелой решительностью. В деловом мире его прозвали «министром коммерции» <...> Он играл видную роль в жизни московского купечества - был членом правления (одно время старостой) Московской купеческой управы, товарищем старшины московского купечества и почетного старосты детских приютов <...>

В 1883 г. Сергей Щукин женился на Лидии Григорьевне Кореневой, происходившей из украинского помещичьего семейства... Её "русалочья красота", по воспоминаниям дочери П.М. Третьякова В.П. Зилоти, поражала всю Москву.

<...> Дом Щукиных стал славиться в московских высших сферах роскошными приемами и домашними концертами. Приглашение туда считалось большой честью... К Щукиным съезжался цвет московского дворянства, политические деятели, иностранные дипломаты, генералы, торгово-промышленная элита, знаменитости из мира искусства и литературы. В украшенных алыми розами залах дворца , где звучала музыка Баха, Бетховена, Моцарта, собирались завсегдатаи: князь Юсупов, князь Сергей Щербатов, братья Михаил и Иван Морозовы, Николай Рябушинский, Сергей Сергеевич Боткин. В доме Щукиных бывали Станиславский и художник Серов, там пел Шаляпин и играл Рахманинов. Приезжая в Москву, обязательно наносили визиты Щукиным петербуржцы Дягилев и Бенуа. Частым гостем здесь был молодой художественный критик Анатолий Луначарский <...>

С.И. Щукин был известным коллекционером новой западной живописи - «искусства живого, активного, действенного, искусства сегодняшнего дня» (И. Грабарь) - и собрал первую в России и одну из лучших в мире коллекцию картин импрессионистов и постимпрессионистов, предугадав их будущее значение. Талантливый собиратель не получил художественного образования, но при выборе картин не без основания полагался на свое собственное мнение, так как был наделен редким даром - «чутьем изящного» (А.С. Пушкин). Со временем С.И. Щукин стал обладателем коллекции шедевров мировой живописи . В 1909г. он открыл двери своего дома на Знаменке для желающих познакомиться с его коллекцией, и чуть ли не вся московская интеллигенция прошла через его увешанные картинами залы.

В1905-1908 гг. С.И. Щукину пришлось пережить тяжелую полосу личных трагедий: он потерял брата, двух горячо любимых сыновей (Сергея, которому было семнадцать лет, и Григория - двадцати одного года); в 1907г., не оправившись от этого удара, скоропостижно скончалась Лидия Григорьевна. После смерти жены Сергей Иванович завещал свою коллекцию картин городу Москве, поставив условие, чтобы собрание хранилось и экспонировалось целиком. «Я не хочу, - говорил он сыну Ивану, - чтобы мои картины прятались где-нибудь в подвале и вытаскивались оттуда поодиночке или продавались». Впоследствии полотна из собрания СИ. Щукина составили гордость самых крупных музеев России» .

В память о жене Сергей Иванович, по совету сына Ивана, при-нял участие в создании научного института в Москве, учреждения совсем нового в России профиля - психологического.

После февраля 1917г. С.И. Щукин стал членом Московского совета по делам искусства, куда входили художники, архитекторы, искусствоведы и коллекционеры. В годы Первой мировой войны он занялся организацией отраслевых объединений торговцев и промышленников. После Октябрьского переворота в январе 1918г., в период борьбы советской власти с «капиталистами» Сергей Иванович был арестован по обвинению в экономическом саботаже, но вскоре освобожден. Ему предложили стать хранителем музея современного искусства (декрет о переходе его коллекции в собственность государства был подписан Лениным), в который был превращен его дом. Щукин дал согласие и поселился в домике привратника. В августе 1918г. он вместе с сыном Иваном уехал в Германию, а в 1919г. перебрался во Францию. В его квартире продолжали собираться соотечественники - Бенуа, Дягилев, Николай Рябушинский и многие другие. Скончался Сергей Иванович в возрасте восьмидесяти четырех лет и похоронен в Париже. Внуки и правнуки его сегодня живут во Франции и США.

Сибирский Федеральный университет

Институт естественных и гуманитарных наук

Экономический факультет

Династия Щукиных.

Красноярск, 2007.

Введение стр. 3

1. Щукины. Иван Васильевич Щукин. стр. 4

2. Образование в семье Щукиных стр. 5

3. Щукины - благотворители стр. 6

4. Щукины - коллекционеры стр. 7

а) Дмитрий Иванович Щукин стр. 8

б) Сергей Иванович Щукин стр.9-10

в) Петр Иванович Щукин стр.11-14

Заключение стр. 15

Литература стр. 16

Введение

Морозовы, Третьяковы, Демидовы, Строгановы, Мамонтовы… Кто хоть раз не слышал эти фамилии? Знаменитые купцы, меценаты, коллекционеры. Если же спросить «Чем известны Щукины?», мало кто даст верный ответ. А ведь именно благодаря им в России появились первые полотна импрессионистов и постимпрессионистов, Пабло Пикассо в начале своего творческого пути практически жил за счет Петра Ивановича Щукина, 15% коллекции Исторического музея - предметы из собрания Сергея Ивановича Щукина, в списках шедевров они всегда занимают первые строчки… Как же так получилось, что мы практически ничего не знаем о Щукиных? Не помним о них?

В своем реферате я попытаюсь дать ответ на этот вопрос, а также расскажу о династии Щукиных – купцах, меценатах и собирателях.

1. Щукины. Иван Васильевич Щукин

Династия предпринимателей Щукиных относится к числу долгожителей среди таких же династий русских купцов. Род Щукиных известен с 1621 г., когда в дозорной книге города Боровска Калужской губернии была обнаружена фамилия Ивашки Щукина. В 1625 году он был также упомянут в писцовой книге этого города.

Первый из потомков Ивашки Щукина был обнаружен исследователями истории русского купечества в 1787 году в архивах Боровска. Им был Петр Федосович Щукин, который поступил в 3-ю купеческую гильдию Боровска. Петр, в отличие от предков большинства известных купеческих фамилий, по преданиям, никогда не был крепостным. Принадлежал к старообрядчеству, торговал мануфактурным товаром в Боровске. Во второй половине XVIII столетия, при Екатерине II, Петр Щукин отважился покинуть насиженные места, отправившись вместе с сыном Василием искать удачу в Москве.

Впервые род купцов Щукиных упоминается в московских писцовых книгах в 1787 году. Сын Петра Федосеевича Василий Петрович также был купцом 3-й гильдии. В 1790-е годы он вместе с отцом и братом имел торговую точку в Иконном ряду Китай-города.

Торговля их шла успешно, и даже после 1812 года, когда нашествие французов и пожар в Москве разорили целое поколение торговцев и ремесленников, Щукиным удалось сохранить небольшое состояние, а главное, репутацию честных коммерсантов.

В 1830-х годах Василий Петрович занимался торговлей хлопчатобумажными изделиями, проявлял в торговых делах недюжинную сметку и поэтому добился значительных успехов в своем бизнесе. Эту способность приобрел по наследству его сын Иван Васильевич, который оказался еще более успешным купцом, чем его отец. В 1836 году 80-летний Василий Щукин умер, и дело перешло к Ивану, которому было в то время всего 18. Иван основал собственную торговую фирму «Иван Васильевич Щукин». Его квартира на Таганке состояла из двух комнат: в одной стояли кровать и конторка, в другой - два станка, на которых «работали» кисею. Через пару десятков лет семья Щукиных в торгово-промышленном мире Москвы была одной из первых.

Иван Васильевич не ограничился лишь торговлей и в 1840-х годах основал бумаготкацкую фабрику в Рогожской части Москвы. Удачная женитьба на Екатерине Боткиной - дочери владельца известного торгового дома по продаже чая и сахара, еще более укрепила его позиции в торговом мире. В 1856-м 37-летний Иван Щукин перешел из третьей сразу в первую гильдию купечества. Щукинская фирма уже тогда была одной из самых уважаемых в Москве.

В 1878 г. этот предприниматель учредил торговый дом "Иван Васильевич Щукин с сыновьями", занимавшийся продажей ситцев Иванно-Вознесенских фабрик, Шуйской и Трехгорной мануфактур по Центральной России, в Сибири, на Кавказе, Урале, Средней Азии, Персии. Позднее расширился и ассортимент товара. Фирма стала торговать шелковой, шерстяной и льняной одеждой.

Сфера деловых интересов И.Щукина распространилась и на финансовый сектор. Иван Васильевич был учредителем и членом комитета Московского коммерческого банка и членом совета Московского учетного банка. Он также интенсивно занимался общественно-политической деятельностью. В 1866 -1877 г. И.Щукин состоял депутатом Московской городской думы. Он был также с 1870 г. выборным Московского биржевого общества.

Авторитет Ивана Васильевича в купеческих кругах постоянно возрастал, в 1888 году стал коммерции советником. Он получил также звание потомственного почетного гражданина. По словам П. Бурышкина, «был, несомненно, один из самых – не побоюсь сказать – гениальных русских торгово-промышленных деятелей. Его престиж и влияние в Москве были чрезвычайно велики. И вовсе не из-за его богатства. В Москве тогда было много богатых людей, может быть, даже богаче Щукиных, но которые далеко не пользовались тем почетом, который приходился на долю Щукиных. Щукинская фирма была одной из самых уважаемых в Москве».

В семье Щукиных было много детей – пять дочерей и шесть сыновей. Все сыновья в той или иной мере занимались коммерцией, но потом по разным причинам отошли от дел.

2. Образование в семье Щукиных

Сохранился документ - «Формулярный список о службе московского 1-й гильдии купца Ивана большого Васильевича Щукина», в котором говорится, что он происходил «из природного московского купечества», воспитание получил «в доме родителей». Большинство купеческих детей в то время ни в каких учебных заведениях не обучались. Выручала природная смекалка, напористость... И все же скудность своего образования Иван Васильевич, по-видимому, осознавал и считал долгом дать возможность шести сыновьям получить глубокие знания и в области точных наук, и по части знания языков - французского и немецкого.

Начальное образование, как это было принято в дворянских семьях, проходило в домашних условиях, для чего нанимался "целый штат преподавателей". Детей учили не только грамоте и арифметике, но и манерам, и музыке, и танцам. Особых успехов в этих дисциплинах они не достигли, но у всех остался вкус к гуманитарным наукам. Затем - учеба в немецкой школе в финском городе Выборге, директором которой был лютеранский пастор. Обучение держалось на «трех китах»: дисциплина, формирование характера, физические упражнения. Следующей ступенью образования сыновей Щукиных стал немецкий пансион в Петербурге, затем последовала практика на известных текстильных предприятиях Франции и Германии. Щукин-старший не жалел денег, надеясь, что, получив столь основательную теоретическую и практическую подготовку, сыновья с успехом продолжат фамильное дело. Отклонения от намеченных отцом планов не поощрялись, и о гуманитарных интересах приходилось забыть до поры до времени.

Два младших брата, Иван и Владимир, были моложе старших на 10 лет. Они учились в частной гимназии Поливанова вместе с детьми московской аристократии. Первыми из Щукиных они стали студентами Московского университета. Отличавшийся редкими способностями Иван изучал философию, Владимир медицину. Впоследствии они не пожелали идти по стопам отца. Братья признавали бесспорное превосходство Сергея в предпринимательстве и были согласны с тем, что еще при жизни отца он стал его преемником. Все они оставались членами фирмы и получали свою долю доходов.

Семейство Щукиных на даче

3. Щукины-благотворители

Представители этой династии выделяли значительные собственные средства на социальную помощь. В этом плане выделялся Иван Васильевич Щукин, благотворительная деятельность которого распространялась на две сферы - образование и оказание помощи малоимущим и больным.

В сфере образования он выделил 15 тыс. руб. на стипендии в Мещанских училищах, 10 тыс. руб. на стипендии в Александровско-Мариинском Замоскворецком училище, 7 тыс. руб. на пособия стипендиаткам в Мещанских училищах при выходе замуж.

В области помощи малоимущим Иван Васильевич предоставил 7 тыс. руб. призреваемым в Николаевском доме призрения вдов и сирот купеческого сословия и еще 7 тыс. руб. - на пособия бедным Москвы к праздникам Рождества и Пасхи. Он также предоставлял средства детской больнице Святого Владимира и 1-й городской больнице.

Вдова Ивана Васильевича продолжила благотворительную деятельность своего супруга. В 1904 г. по ее духовному завещанию были предоставлены 5 тыс. руб. детям бедняков в больнице Святого Владимира и еще 5 тыс. руб. Николаевскому дому призрения.

Благотворительностью занимался и Сергей Иванович Щукин. Он, в частности, пожертвовал огромные деньги - 120 тысяч руб. на строительство и оборудование крупнейшего в то время в Европе Психологического института. Этот институт был основан в память умершей жены Сергея Щукина Л.Г.Щукинрой и носил ее имя.

Однако Щукины получили большую известность не только как успешные предприниматели или благотворители, но и как собиратели обширной коллекции художественных произведений.

4. Щукины – коллекционеры.

По линии матери – Екатерины Петровны Боткиной – братья Щукины принадлежали к старинному роду богатых чаеторговцев Боткиных, из семьи которых вышли ученые, художники, дипломаты, врачи. Все они уже принадлежали к высшей интеллигенции, и каждый из них был заядлым коллекционером.

"К кому бы из родственников не попадали мальчики в детстве, повсюду было искусство. Пока взрослые сидели за столом, они бродили по залам картинных галерей Дмитрия Петровича Боткина (отца их матери) на Покровке и Кузьмы Терентьевича Солдатенкова на Мясницкой. На их глазах росла коллекция у Павла Михайловича Третьякова в Лаврушинском, множилось собрание картин французских художников в особняке его брата Сергея Михайловича Третьякова на Пречистенском бульваре. С Третьяковыми Щукины были в дальнем родстве через Боткиных.

У новых образованных предпринимателей культурные запросы ценились высоко. Многие в среде просвещенного купечества занимались коллекционированием, которое постепенно приобретало у них характер систематического занятия, сочетающегося с углубленным изучением предмета своего собирательства.

Страсть к собирательству захватывала целые семьи. На коллекционирование смотрели не как на инвестирование денег, а как удовлетворение естественной для многих из них тяги к творческой деятельности. Музицирование в домашнем кругу, посещение рисовальных классов, участие в любительских спектаклях - входило в повседневный уклад семейной жизни представителей новой бизнес-элиты - купцов, промышленников, банкиров. Многие члены известных фамилий уходили из бизнеса, чтобы профессионально заниматься искусством.

Старший сын Николай какое-то время собирал серебро, недолго покупал картины, к которым, впрочем, скоро охладел. Владимир учился в Московском университете на медицинском, вскоре заболел и рано умер. Самый младший сын - Иван, закончив в том же университете юридический факультет, уехал в Париж, где брал уроки живописи, писал об искусстве и коллекционировал сначала современных французских художников, а позднее старых мастеров испанской школы.

Самыми же знаменитыми коллекционерами семейства Щукиных считаются три брата – Петр Иванович увлекался коллекционированием редкостей еще в годы учебы за границей и с тех пор уже не оставлял этого занятия, Сергей Иванович интересовался современным французским искусством и собрал одну из лучших коллекций работ французских импрессионистов и пост импрессионистов, Дмитрий Иванович начинал коллекционирование с мелких монет, но подлинной его страстью стала старая живопись.

а) Дмитрий Иванович Щукин (1855-1932).

Четвертый сын Ивана Васильевича - Дмитрий, родившийся в 1855 г., был любимцем отца. Отец постоянно брал его с собой, пытаясь приучить к делу. Но Дмитрий рос тихим, робким, не уверенным в себе мальчиком, его единственным увлечением было коллекционирование. Учась в Коммерческом институте в Дрездене, он много посещал музеев и выставок. Поначалу коллекционировал фарфор, золотые табакерки, старинное серебро, потом увлекся живописью старых мастеров. Он с огромным интересом слушал лекции профессора В. Боде - искусствоведа с мировым именем. Вернувшись в Россию, он много лет состоял с ним в переписке.

Щукин собирал картины старых мастеров 14-18 веков: итальянцев, немцев, французов, англичан, но особую слабость питал к «малым голландцам». Живописцам этого круга в его собрании принадлежало около шестидесяти полотен. В коллекцию французской живописи входили полотна А. Ватто, Ф. Буше, О. Фрагонара, Н. Ланкре; немецкой - Кранаха, Герунга; английской - Лоренса. В общей сложности в доме Щукина было собрано 146 живописных полотен.

Особое место в его коллекции принадлежало миниатюрам. В щукинском собрании были и скульптуры: около пятидесяти бронзовых статуэток 16-17 веков. Щукин владел одной из лучших в мире коллекций эмалей.

В 1918 получил на свою коллекцию охранную грамоту. Затем коллекция Д. И. Щукина была национализирована и стала самостоятельным музеем. Собрание по-прежнему располагалось в особняке Щукина в Староконюшенном переулке и в декабре 1918 под названием «Первый музей старой западной живописи» было открыто для осмотра. Этот музей просуществовал недолго. В июне 1922 он был подчинен Румянцевскому музею и стал, как когда-то пожелал владелец, его филиалом, но уже в октябре того же года особняк был освобожден для ведомственных нужд, и Щукинская коллекция оказалась в бывшем Морозовском особняке на Пречистенке, где вошла в экспозицию Второго музея нового западного искусства.

В 1924 собрание Щукина перешло в Музей изящных искусств на Волхонке. Тогда же была открыта картинная галерея этого музея. И хотя к тому времени в музей поступили и другие московские собрания, коллекция Дмитрия Ивановича являлась наиболее ценной из них. Основная часть собрания Д. И. Щукина и поныне находится на Волхонке в Музее изобразительных искусств им. А.С. Пушкина.

Д.И. Щукин остался при своей коллекции; 10 ноября 1924 он был назначен заведующим итальянским подотделом картинной галереи и избран членом ученого совета.

б) Щукин Петр Иванович (1853-1912).

Был совладельцем фирмы и обязанности исполнял исправно, но отец вскоре понял, что интересы сына лежат далеко за пределами коммерции.

Среди своих братьев Петр был, пожалуй, самой колоритной фигурой. Он не умел ограничить себя одной темой, скупая все подряд. С годами собирательство у него превратилось почти в манию. Непритязательный в быту, он был крайне скуп в тратах на себя. В доме было почти бедно.

Начал он собирать по-дилетантски, выискивая по лавкам сначала портреты известных личностей. Позже у него появился интерес к искусству стран Востока. Изучая степень влияния восточного искусства на русскую культуру, Петр Иванович всерьез увлекся старинным русским прикладным искусством. Серебряный ковш, в 1761 году пожалованный императрицей Елизаветой Петровной атаману Яицкого войска Федору Бородину, Щукин приобрел на Нижегородской ярмарке. Он стал первым в его коллекции уникальных серебряных жалованных ковшей, по которым можно проследить развитие русского серебряного дела 17-20 века.

Петр Иванович Щукин

Делалось все с величайшим тщанием. Алексей Бахрушин писал о нем: "Щукин Петр Иванович - серьезнейший собиратель из всех мне известных. Потому что он не собирает ничего, предварительно не собравши об этом предмете целую библиографию и не изучивши его по книгам". Благо средства были, свою деятельность он развернул в неслыханных в России масштабах. Щукин нередко покупал целиком сформированные коллекции, особенно у представителей старой дворянской знати.

Вообще, в коллекции Петра Ивановича были вещи, единственные в своем роде. Например, шитье 1389 года или кубки и чарки царя Ивана Алексеевича. Щукин обладал 46 личными архивами представителей знати, государственных деятелей.

В 1891 году Петр Иванович купил участок земли на Малой Грузинской улице и начал строительство специального помещения для своей разросшейся коллекции. К концу 1893 года отстроили двухэтажное здание, а в 1896 году музей был открыт для посетителей. В связи с увеличением коллекции через два года рядом с этим зданием было построено еще одно, соединенное с первым подземным ходом. А в 1905 появляется одноэтажный музейный склад.

Но на этом Петр Иванович не успокоился, продолжая закупки у антикваров и старьевщиков. Товар к нему привозили чуть ли не со всей России целыми подводами. В музее на Малой Грузинской хранились драгоценные памятники отечественной культуры: старинное оружие, ключи, часы, самовары, ордена, медали, ткани, древние рукописи, архивы знатнейших дворянских фамилии... Собрание множилось, так что пришлось соединить с музеем жилой дом, также приспособив его для коллекций.

К 1905 году окончательно созрело решение - подарить музей городу. "Прошу принять от меня в дар мое, нигде не заложенное и свободное от всяких обязательств владение в гор. Москве … со всеми на нем постройками, с моим собранием русских и иностранных вещей, восточной коллекцией, картинной галереей, собранием рисунков и гравюр, библиотекой, рукописным архивом и со всей обстановкой…" гласил текст дарственной. В апреле 1905 года коллекция, насчитывающая более 300 тысяч предметов, стала филиалом Исторического музея, получив наименование - "Отделение Императорского Российского Исторического музея имени императора Александра III - Музей П.И.Щукина".

За этот поступок Петр Щукин был награжден орденом Станислава 2-й степени и генеральским чином, дающим право именоваться "Ваше превосходительство". Щукин не скрывал удовольствия от такой оценки своего дара.

«От отца унаследовал Петр Щукин уважение к своему сословию, - пишет Н. Думова. – Он был одним из очень немногих в России людей, занимавшихся разысканиями в области генеалогии московского купечества. Однако в отличие от Ивана Васильевича в Петре Ивановиче эта черта сочеталась с откровенным снобизмом, горячим желанием стать гражданским генералом, именоваться «вашим превосходительством»». По мнению хорошо знавших Петра Ивановича людей, это желание было одним из важных стимулов принятого им решения подарить государству свой музей. П. А. Бурышкин пишет: «В купеческой среде самым элегантным считалось получить генеральский чин, пожертвовав свои коллекции или музей Академии наук. На моей памяти таким путем стал генералом П. И. Щукин. Нет сомнения, однако, что даритель был движим и другими побуждениями: чувством патриотизма, стремлением обеспечить сохранность своей коллекции после своей смерти».

До конца дней П. И. Щукин содержал на свои деньги музей и семь его сотрудников.

Петр Иванович заботился о популяризации своего собрания, о привлечении к нему внимания научной общественности. С этой целью им выпущено в свет до пятидесяти специальных иллюстрированных изданий, получивших название «Щукинских сборников».

Кроме того, в 1895 и 1906 выходили путеводители по музею, подготовленные самим коллекционером.

На закате дней П. И. Щукин увлеченно работал над мемуарами, в которых нарисовал широкую панораму частного собирательства и антикварной торговли в России в конце 19-начале 20 веков.

После кончины коллекционера его дом был опечатан и музей на Малой Грузинской перестал существовать. Новый полноправный хозяин собрания - Российский Исторический музей - перевез его в главное здание на Красной площади и распределил предметы по разным фондам. При перемещении не была составлена полная опись, и многие предметы щукинского собрания растворились в общей коллекции Исторического музея.

Отдельные экспонаты после 1917 поступили в Оружейную палату, Третьяковскую галерею, Музей истории и реконструкции Москвы, книги - в Государственную публичную историческую библиотеку, ноты - в библиотеку Московской консерватории.

Терем в русском стиле на Малой Грузинской сохранился. Теперь его занимает Государственный биологический музей имени К. А. Тимирязева.

в) Щукин Сергей Иванович (1854-1936).

"Я собирал не только и не столько для себя,

а для своей страны и своего народа.

Что бы на нашей земле ни было,

мои коллекции должны оставаться там"

(С.И. Щукин).

С

Сергей Иванович Щукин

1878 Сергей Иванович Щукин стал помогать отцу в управлении фирмой «И. В. Щукин с сыновьями», а после смерти отца в 1890 возглавил ее. Сергей Иванович был талантливым предпринимателем, известным своей азартностью и склонностью к риску. Он обладал почти безошибочной интуицией и смелой решительностью. В Москве его прозвали "министром коммерции", а еще "дикобразом" за колючий склад ума. Даже свое заикание он использовал во благо себе во время переговоров, выигрывал время для обдумывания следующего хода. Поэт Андрей Белый вспоминал, что его девизом было "Давить конкурентов!".

В 1894 г. получил от министра финансов звание коммерции советника "за полезную деятельность на поприще отечественной торговли и промышленности". Главную свою операцию он провел в 1905 г., когда страна была охвачена революционным пожаром. Он скупил весь имевшийся в наличии в Москве мануфактурный товар по низким ценам, овладев таким образом, рынком. Когда декабрьское восстание было подавлено, он взвинтил цены, нажив себе состояние. Сергей Щукин оказался в числе главных "воротил" торгового и финансового мира Москвы. Возглавляемая им фирма стала лидером среди скупщиков хлопчатобумажных и шерстяных товаров и приобрела контроль над конъюнктурой и ассортиментом изделий мануфактурных фабрик Москвы и Московской губернии. Таким образом, эта фирма стала монополистом в этой сфере торговли.

Представители династии Щукиных активно следовали традиции русского купечества оказывать помощь малоимущим и нетрудоспособным слоям населения, проводя, что называется, частную социальную политику.

Сергей Щукин был старостой Московской купеческой управы, товарищем старшины московского купечества и почетного старосты детских приютов. В 1883 г. Сергей женился на Лидии Григорьевне Кореневой, дочери украинского помещика. Они поселились в особняке в Большом Знаменском переулке, бывшем дворце Трубецких. Картины в особняке, в основном кисти передвижников, не понравились Сергею и были проданы. Взамен их он купил несколько пейзажей норвежского художника Фрица Таулова. Они стали первым кирпичиком будущей коллекции, получившей всемирную известность. У Щукиных было четверо детей. Лидия Григорьевна увлекалась античной историей. В 1903 г. она издала написанную ею книгу "Спартанцы".

Погруженный в торговые дела, Сергей Иванович до поры до времени не разделял увлечения своих братьев коллекционированием, приобретая картины лишь для украшения дома. Страсть к собирательству пробудилась в Сергее Ивановиче лишь в сорок с лишним лет. Зато очень быстро он определил главное направление своей деятельности как коллекционера. С творчеством французских импрессионистов Сергея Ивановича познакомил брат Иван, тоже коллекционер, который к тому же постоянно жил в Париже. В Москве в это время мало кто коллекционировал современную западную живопись, а импрессионистов плохо знали и практически не ценили даже во Франции.

Первые приобретения Сергея Ивановича в Париже в 1895-1896 представляли собой вполне традиционную салонную живопись. Это были пейзажи малоизвестных художников Фрица Таулова, Джеймса Патерсона, Шарля Котте, Люсьена Симона. В 1897 в его собрании появляется первая картина Клода Моне - широко известная ныне «Сирень на солнце». Так он открыл для себя импрессионистов и, с присущим ему темпераментом и азартом делового человека, стал собирать их полотна. Интересы Щукина к постимпрессионизму обратились после 1904 г., начиная с этого времени, он часто ездит в Париж и даже переводит отдельную крупную сумму на особый счет в Берлине, чтобы оперативно оплачивать покупки - эти деньги ему очень пригодились, когда Щукин оказался в эмиграции.

Приобретая картины, Сергей Иванович не прислушивался ни к каким мнениям. Свой принцип выбора художественных произведений он определял так: «Если, увидев картину, ты испытываешь психологический шок, - покупай ее». Новые приобретения он делал на парижских выставках, а также непосредственно в ателье у художников. Про Щукина говорили, что он покупал «свежие» холсты с еще непросохшими красками. В 1905 он приобрел несколько полотен у своего брата Петра, решившего сосредоточиться на русских древностях; среди работ была и «Обнаженная» О. Ренуара.

В коллекции С. И. Щукина оказались произведения П. Гогена, В. Ван Гога, Э. Дега, А. Марке, А. Матисса, К. Моне (13 полотен), П. Пикассо (50 работ), К. Писсарро, П.Сезанна, П. Синьяка, А. Руссо. В общей сложности к 1918 им было собрано 256 картин.

В 1910-е годы С. И. Щукин избран почетным членом Общества художников «Бубновый валет», наряду с другими художниками, литераторами, театральными деятелями и меценатами он состоял членом Общества искусств.

Дом Щукина в Большом Знаменском переулке, где располагалась галерея, был возведен еще в екатерининское время. Его помещения представляли собой роскошные апартаменты с высокими потолками, обилием росписей и лепнины, наборным паркетом, дорогими люстрами. С течением времени все его стены от пола до потолка в два, а то и в три ряда, в сплошной «ковровой» развеске (рама к раме), были заняты произведениями живописи.

Казалось бы, нет ничего удивительного в том, что состоятельный человек вкладывал деньги в произведения искусства. Но таковыми весь мир считает полотна импрессионистов сегодня, а в конце XIX века над ними смеялись в открытую. В 1891 году в Москве на Ходынском поле проходили французская промышленная и художественная выставка, где в числе прочего экспонировались произведения Моне, Дега и других импрессионистов. По воспоминаниям Андрея Белого, «Москва хохотала», многие даже возмущались... Да и на родине этих художников не принимали всерьез: французское правительство отказалось принять в дар полотна Пикассо, Сезанна, Мане, принадлежавшие одному из их почитателей.

Современникам увлечение Сергея Щукина казалось блажью. Да и сам он не все в творчестве импрессионистов принимал сразу. Приобретя, например, первое полотно Гогена, поместил его в своем кабинете, подолгу рассматривал в одиночестве и лишь после долгих уговоров показывал друзьям. Позже, «привыкнув», купил еще 15 картин Гогена - почти все его лучшие творения - и развесил в огромной столовой.

А. Матисс. Набросок портрета С.И. Щукина

Дним из самых любимых «французов» Сергея Щукина был Анри Матисс. Впервые он увидел его работы на Парижской выставке в 1905 году. Ее посетители разделились на два лагеря: одни возмущались, другие покатывались со смеху... Щукин пришел в восхищение и стал постоянным покупателем этого художника. В 1911 году Матисс по приглашению Сергея Ивановича приехал в Москву и остановился в его доме. К тому времени гостиную уже украшали многие его полотна, панно «Танец» и «Музыка» висели над темной дубовой лестницей. На следующий год Щукин приехал во Францию и Матисс начал писать его портрет. К 1914 году в щукинской коллекции было уже 37 картин Матисса, вошедших в историю мирового искусства как «русские Матиссы».

Основным покупателем был С.И. Щукин и у другого художника - Пикассо. С 1908 по 1914 год, когда во Франции его не принимали, Пикассо существовал в основном на средства русского коллекционера. Щукин первым предсказал: «Это - будущее». В его коллекции было 50 вещей Пикассо. Благодаря «русскому князю Щукину» художник смог снять новую мастерскую на бульваре Монпарнас.

Удивительно, но Сергей Иванович не имел никакого художественного образования и был в полном смысле слова дилетантом в этой области. Отбирая картины для своего собрания, он не прислушивался к мнению авторитетов, но, обладая острым глазом, безошибочно отбирал лучшее в мастерских художников.

Высоко оценивал собирательскую деятельность С.И. Щукина историк искусства и художественный критик А.Н. Бенуа: "Его собирательство было не простой прихотью, а настоящим подвигом, ибо кроме нападок со стороны он должен был выдерживать бой с собственными сомнениями. Но Щукин принадлежал к числу тех людей, для которых и упреки посторонних, и собственные сомнения являются не деморализующим, а, скорее, каким-то подстегивающим началом. Из этой борьбы с другими и с самим собой он выходил окрыленный, с обновленным мужеством готовый на новые дерзания".

В московском особняке Щукина на Знаменке бывали Валентин Серов, Василий Суриков, Сергей Дягилев; давали концерты Сергей Рахманинов и Александр Скрябин (любимый композитор Сергея Ивановича), здесь пел Федор Шаляпин, в этом доме останавливался Анри Матисс во время приезда в Москву в 1911 году.

Заслуга Щукина состоит не только в том, что он сумел распознать, купил и привез в Россию произведения искусства, которым сегодня нет цены. Он был горячим пропагандистом этого направления в искусстве: устраивал выставки любимых картин в собственном доме, открыв его двери для всех желающих приобщиться к новому искусству. Однако вкусы Сергея Ивановича разделяли единицы.

С. И.Щукин не только разрешал посещать свою галерею, но и предоставлял принадлежащие ему картины на выставки. Известно, что в 1899 году в Петербурге на Международной выставке картин, организованной журналом "Мир искусства", экспонировались полотна, принадлежавшие С.И. Щукину, а в 1913 году картина А. Руссо "Поэт и Муза" из собрания С.И. Щукина была представлена на выставке объединения "Бубновый валет". Пример коллекционерской деятельности оказал, без сомнения, влияние на И.А. Морозова. Знакомство русских художников с работами, экспонировавшимися в галерее, способствовало блистательному расцвету русского авангарда.

После смерти жены, Лидии Григорьевны, Сергей Иванович 5 января 1907 составил завещание, по которому его коллекция должна перейти в дар Третьяковской галерее. Он желал, чтобы его собрание стало дополнением уже имевшейся в этой галерее коллекции западноевропейской живописи, собранной С. М. Третьяковым. Еще до передачи собрания городу, с 1910, галерея Щукина стала доступна для обозрения. Посетителям разрешалось осматривать ее по воскресеньям с 11 до 14 часов. На эти воскресные просмотры собирались студенты, гимназисты, репортеры, писатели, художники, артисты, коллекционеры. Экскурсии проводил сам Сергей Иванович.

После февраля 1917-го Сергей Иванович стал членом общественной организации - Московского совета по делам искусств. Далекий от политики, он спокойно встретил Февральскую революцию и был уверен в незыблемости власти капитала в России. Сохранил он эту уверенность и в первые месяцы после Октября. Отправив семью за границу, сам не решался уехать, бросив на произвол судьбы свою коллекцию. В ноябре 1917 года газета «Новая жизнь» сообщила, что известный собиратель картин С.И. Щукин обратился в художественно-просветительский отдел Совета рабочих депутатов с предложением создать в одном из дворцов Кремля национальную галерею на основе пяти частных московских художественных собраний произведений искусств. Никакой реакции властей не последовало...

Власти определили судьбу его детища: было принято решение превратить дом Щукина в Большом Знаменском переулке в музей современного искусства и открыть его для широких народных масс. Декрет о переходе коллекции в собственность государства был подписан В.И. Лениным в декабре 1918-го.

Полнейшей неожиданностью для Сергея Ивановича стало предложение Советской власти стать хранителем собственного музея и экскурсоводом. Он с готовностью принял его, поселившись вместе с оставшимися в Москве членами семьи в домике привратника. Водить экскурсии по музею помогала Щукину его дочь Екатерина. Состав посетителей сильно изменился - теперь по паркету дворца топали башмаки рабочих и солдатские сапоги. Коллекция вызывала живой интерес у новых хозяев жизни. Это очень радовало Щукина, но адаптироваться к новой жизни в 63 года было трудно. Решившись, наконец, покинуть Россию, он больше всего волновался о судьбе своей коллекции и направил в Комиссию по сохранению памятников и художественных сокровищ при Совете рабочих, крестьянских и солдатских депутатов письмо с просьбой взять его собрание под охрану.

В 1948 году, когда Государственный Музей нового западного искусства был расформирован, его коллекции (в том числе и щукинское собрание) были поделены между Государственным музеем изобразительных искусств имени А.С. Пушкина в Москве и Государственным Эрмитажем в Ленинграде. Вопреки воле собирателя часть его собрания покинула Москву...

Заключение.

После революции имена Щукиных, как и многих других, были преданы забвению. На сегодняшний день не существует ни одного музея, целиком состоящего из произведений искусства, собранных Щукиными – коллекция Дмитрия Ивановича расформирована, основная часть находится на Волхонке в Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, музей Петра Ивановича перестал существовать - Российский Исторический музей перевез его в главное здание на Красной площади и распределил предметы по разным фондам, полная опись составлена не была, и многие предметы щукинского собрания растворились в общей коллекции. Отдельные экспонаты поступили в Оружейную палату, Третьяковскую галерею, Музей истории и реконструкции Москвы, книги - в Государственную публичную историческую библиотеку, ноты - в библиотеку Московской консерватории. Уникальная коллекция Сергея Ивановича национализирована и распределена между Государственным музеем изобразительных искусств имени А.С. Пушкина и Эрмитажем.

Но все же, не следует забывать, что именно благодаря уникальному художественному вкусу и собирательскому чутью Сергея Ивановича Щукина Россия стала обладателем уникальной коллекции произведений искусства второй половины XIX – первой трети XX века, благодаря Петру Ивановичу – коллекцией древних предметов искусства Востока и России.

Литература.

Барышников М. Н. Деловой мир России. СПБ, Искусство, 1998.

Гиляровский. Москва и москвичи. М., 2000.

Лаверычев В.Я. Крупная буржуазия в пореформенной России (1861-1900 гг.). М., 1974.

Лопухина Е. Самые знаменитые меценаты России. Москва, Вече, 2003.

Неверов Олег. Частные коллекции Российской Империи. М., 2004.

Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993.

Петров Ю. А. Коммерческие банки Москвы. М., 1998.

Семенова Н. Жизнь и коллекция Сергея Ивановича Щукина. М., Трилистник, 2002.

1. ДинастияКурсовая работа >> Исторические личности

   Бюрократией, служилой кастой, преданной династии духом и телом. Служилая бюрократия... взорвется и сметет онемеченную Романовскую династию , возглавляющую полицейский дворянский режим, ... 1905 г. Историческому музею П. И. Щукин . Оно составило один из отделов...