Все в нем было необыкновенно привлекательное. День рождения Александра Грибоедова. Следствие пылких страстей

Не думал я встретить уже когда-нибудь нашего Грибоедова! Я расстался с ним в прошлом году в Петербурге пред отъездом его в Персию. Он был печален и имел странные предчувствия. Я было хотел его успокоить; он мне сказал: «Vous ne connaissez pas ces genslà: vous verrez qu"il faudra jouer des couteaux» 1 . Он полагал, что причиною кровопролития будет смерть шаха и междуусобица его семидесяти сыновей. Но престарелый шах еще жив, а пророческие слова Грибоедова сбылись. Он погиб под кинжалами персиян, жертвой невежества и вероломства. Обезображенный труп его, бывший три дня игралищем тегеранской черни, узнан был только по руке, некогда простреленной пистолетною пулею.

Я познакомился с Грибоедовым в 1817 году. Его меланхолический характер, его озлобленный ум, его добродушие, самые слабости и пороки, неизбежные спутники человечества, - все в нем было необыкновенно привлекательно. Рожденный с честолюбием, равным его дарованиям, долго был он опутан сетями мелочных нужд и неизвестности. Способности человека государственного оставались без употребления; талант поэта был не признан; даже его холодная и блестящая храбрость оставалась некоторое время в подозрении. Несколько друзей знали ему цену и видели улыбку недоверчивости, эту глупую, несносную улыбку, когда случалось им говорить о нем как о человеке необыкновенном. Люди верят только славе и не понимают, что между ими может находиться какой-нибудь Наполеон, не предводительствовавший ни одною егерскою ротою, или другой Декарт, не напечатавший ни одной строчки в «Московском телеграфе». Впрочем, уважение наше к славе происходит, может быть, от самолюбия: в состав славы входит ведь и наш голос.

Жизнь Грибоедова была затемнена некоторыми облаками: следствие пылких страстей и могучих обстоятельств. Он почувствовал необходимость расчесться единожды навсегда со своею молодостию и круто поворотить свою жизнь. Он простился с Петербургом и с праздной рассеянностию, уехал в Грузию, где пробыл осемь лет в уединенных, неусыпных занятиях. Возвращение его в Москву в 1824 году было переворотом в его судьбе и началом беспрерывных успехов. Его рукописная комедия: "Горе от ума" произвела неописанное действие и вдруг поставила его наряду с первыми нашими поэтами. Несколько времени потом совершенное знание того края, где начиналась война, открыло ему новое поприще; он назначен был посланником. Приехав в Грузию, женился он на той, которую любил... Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни. Самая смерть, постигшая его посреди смелого, неровного боя, не имела для Грибоедова ничего ужасного, ничего томительного. Она была мгновения и прекрасна.

Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны...

В Гергерах встретил я Бутурлина, который, как и я, ехал в армию. Бутурлин путешествовал со всевозможными прихотями. Я отобедал у него, как бы в Петербурге. Мы положили путешествовать вместе; но демон нетерпения опять мною овладел. Человек мой просил у меня позволения отдохнуть. Я отправился один даже без проводника. Дорога все была одна и совершенно безопасна.

Переехав через гору и спустясь в долину, осененную деревьями, я увидел минеральный ключ, текущий поперек дороги. Здесь я встретил армянского попа, ехавшего в Ахалцык из Эривани. "Что нового в Эривани?" - спросил я его. "В Эривани чума, - отвечал он, - а что слыхать об Ахалцыке?" - "В Ахалцыке чума", - отвечал я ему. Обменявшись сими приятными известиями, мы расстались.

Я ехал посреди плодоносных нив и цветущих лугов. Жатва струилась, ожидая серпа. Я любовался прекрасной землею, коей плодородие вошло на Востоке в пословицу. К вечеру прибыл я в Пернике. Здесь был казачий пост. Урядник предсказывал мне бурю и советовал остаться ночевать, но я хотел непременно в тот же день достигнуть Гумров.

Образ Грибоедова долго бередил душу обитателей российского Парнаса. Дмитрий Мережковский, например, испытывал столь сильную неприязнь к этой фигуре, что не нашел ничего лучшего, как «удвоить» ее в романе «Александр Первый». Там присутствует Грибоедов как историческое лицо и похожий на него до неприличия князь Валерьян Голицын, который признается: «А я не люблю Грибоедова. Иные - ножом, иные - петлей, а он смехом себя yбивает. Я, говорят, на него похож. Не дай Бог! Неужели и у меня такой же смех, - точно мертвые кости из мешка сыплются?.. Может быть, я не люблю его потому, что себя не люблю, боюсь его как двойника своего».

Чуткий Блок ощущал, как «художественное волнение» Грибоедова переходит в «безумную тревогу». Он считал Чацкого демоническою личностью и переносил это на автора. Смотря что понимать под демонизмом, конечно… Но то, что (вопреки школьным представлениям) Чацкий - никакая не жертва, а довольно злобный психопат - это факт. «Случилось ли, чтоб вы, смеясь? или в печали? ошибкою? добро о ком-нибудь сказали? Хоть не теперь, а в детстве, может быть?» - спрашивает София Павловна.

Сам же Грибоедов был чрезвычайно обаятельным человеком - его любили не только женщины, но и друзья. Он, надо сказать, платил им тем же - цену дружбе он знал. «Я дружбу пел… когда струнам касался, / Твой гений над главой моей парил… («А.О». 1826-1828). «Ты, мой друг, поселил во мне или, лучше сказать, развернул свойства, любовь к добру…» , - писал он Степану Бегичеву.

И приводящая кого-то в недоумение дружба с Фадеем Булгариным тоже была настоящей. А то, что Грибоедов наставил другу рога, придумал Тынянов (хотя Леночка, жена Булгарина, и была из бывших проституток).

«Его меланхолический характер, его озлобленный ум, его добродушие, - самые слабости и пороки, неизбежные спутники человечества, все в нем было необыкновенно привлекательно», - сказано в апокрифическом «Путешествии в Арзрум». Пушкин, кстати, считал, что Грибоедов умен, а его Чацкий – дурак.

Следствие пылких страстей

«Жизнь Грибоедова была затемнена некоторыми облаками: следствие пылких страстей и могучих обстоятельств», - писал Пушкин. Да, странная была у него жизнь, и повадки порой странные. Но если вдуматься - не более странные, чем у какого-нибудь другого русского барина-дворянина, допустим, у Лунина или у Толстого-Американца. Все они - чудили.

Великолепное образование (три факультета!), знание языков, желание служить на благо отечества и непременные (джонленноновские) очки вовсе не мешали Грибоедову предаваться довольно экстравагантным (если не сказать - диким) забавам - это называлось тогда эпикурейством. Так, во время службы в Брест-Литовске гусар Грибоедов был обойден приглашением на бал. В отместку он въехал в залу на лошади. Было очень весело. В другой раз, в том же Брест-Литовске, залез шутки ради на хоры костела, увидел ноты на органе, сел и начал играть - он был великолепным музыкантом. Играл он так замечательно, что прихожане, внимая божественным звукам (кажется, это была Passion’s Music), замерли в благоговении, не решаясь даже вздохнуть. И когда музыка достигла уже самых невероятных высот, и душа вот-вот должна была увидеть Бога, органист врезал хулиганскую «Камаринскую»… Здесь все примечательно: и способность подняться в сферы горние, и желание сверзиться с высоты вниз.

Интересно, что рос и воспитывался он под жесточайшим контролем. Даже в университет его сопровождал гувернер - дабы юноша не подвергся дурным влияниям. Правда, с семьей у него были сложные отношения: безвольный отец, деспотичная и вздорная мать, третировавшая сына, да еще дядя, с которого он списал Фамусова. «Я почти уверен, что истинный художник должен быть человек безродный» , - говорил он.

Порой он хулиганил совсем уж по мелкому: мог, например, в театре вместо аплодисментов похлопать по лысой голове сидевшего пред ним зрителя. Почему-то «подобное поведение обеспечивало ему успех среди женщин и великосветских, и сценических, и романические приключения в это время у него не переводились» (А.М. Скабичевский).

Еще облако - дуэль Шереметьева и Завадовского из-за знаменитой танцовщицы Истоминой (сюжет этот хотел развить Пушкин. См, его набросок «Les deux danseuses»). Злые языки утверждали, что Грибоедов подначивал соперников, которые уже были готовы помириться. Может, и сплетня.

Но, с другой стороны, нравы вообще были цинические. Доподлинно известно, что на той же дуэли Каверин, секундант Шереметьева, увидев друга убитым, хладнокровно произнес: «Вот тебе, Вася, и репка».

И хотя вариант поведения Грибоедова был куда мягче, «он почувствовал необходимость расчесться единожды навсегда со своею молодостью и круто поворотить свою жизнь» («Путешествие в Арзрум»). В августе 1818 года он оставил Петербург, поступив на службу секретарем при поверенном в делах Персии. «Ах, Персия! дурацкая земля!» - воскликнул он в сердцах (так оно и оказалось в конечном итоге). Остается открытым вопрос: сколько ему тогда было лет? Одно дело, если родился он в 1795-м, другое - если в 1790-м…

В Персии он занимался вызволением русских пленных. Там же ему приснился сон: будто он читает в кругу друзей свою новую комедию. Проснувшись, он записал то, что ему приснилось, - это был план и первые сцены «Горя от ума». «Горе от ума», - писал Блок, - гениальнейшая русская драма, но как поразительно случайна она! … И родилась она в какой-то сказочной обстановке… в мозгу петербургского чиновника с лермонтовской злостью и желчью в душе и лицом неподвижным, в котором «жизни нет»; мало этого: неласковый человек с лицом холодным и тонким, ядовитый насмешник и скептик - увидел «Горе от ума» во сне».

Потом была служба в штате генерала Ермолова, командующего Кавказским корпусом. Ермолов, надо сказать, любил Грибоедова, как родного, хотя тот и доставлял ему немало хлопот. «Повеса, - говорил генерал, - но со всем тем прекрасный человек». Он простил любимцу дуэль с Якубовичем, простил подстрекательство к дуэли Кюхельбекера. И много чего еще простил.

В Чечню! В Чечню!

Империя расширяла границы, восьмой год шла Кавказская война. До «Хаджи-Мурата» должно было произойти еще много чего. А пока в воздухе витало жестокое обаяние имперской романтики! «Чтобы больше не иовничать, пускаюсь в Чечню, А /лексей/ П/етрович/ не хотел, но я сам ему навязался. - Теперь это меня несколько занимает, борьба горной и лесной свободы с барабанным просвещением, действие конгревов; будем вешать и прощать и плюем на историю , - писал Грибоедов своему другу Степану Бегичеву 7 декабря 1825 года. - Имя Е/рмолова/ еще ужасает; дай Бог, чтобы это очарование не разрушилось. В Чечню! В Чечню!» .

Очарование, конечно, не разрушилось - на Кавказе именем Алексея Петровича Ермолова детей пугали еще очень долго (это он сказал: «Чеченцы - народ, перевоспитанию не поддающийся. Только уничтожению»). А пассаж из письма Грибоедова являет собой абсолютный образчик русского колониального мышления в самом его расцвете - особенно впечатляют загадочные слова: «плюем на историю» . И тут же, в стихах, такое искреннее, такое глубокое проникновение колонизатора в душу колонизируемых:

Живы в нас отцов обряды,
Кровь их буйная жива.
Та же в небе синева,
Те же льдяные громады,
Те же с ревом водопады.
Та же дикость, красота
По ущельям разлита!
Наши - камни; наши - кручи!
Русь! зачем воюешь ты
Вековые высоты?
Досягнешь ли?
- Вон над тучей -
Двувершинный и могучий
Режется из облаков
Над главой твоих полков.
(«Хищники на Чегеме», 1825)

«Русь! зачем воюешь ты вековые высоты?» . Есть ли это особенность русского характера - воспевать тех, кого уничтожаешь?..

Грибоедов и декабристы

В декабре 1825-го в Петербурге случилось восстание. А 23 января 1826 года в крепость Грозную приехал фельдъегерь с приказом арестовать Грибоедова. Предупрежденный Ермоловым (когда-то тот участвовал в политическом кружке и был за это отправлен в ссылку), Грибоедов успел уничтожить бумаги, которые могли повредить ему.

Он был знаком с декабристами, но сам декабристом не был: его знаменитый bon mot - «Сто человек прапорщиков хотят изменить весь государственный быт Poccии». Он был сам по себе, но на него показали («…специфическое для декабристов рыцарство… сослужило им плохую службу в трагических условиях следствия и неожиданно обернулось нестойкостью», - писал Юрий Лотман).

Первым, кто навестил Грибоедова на петербургской гауптвахте, был верный Фаддей Булгарин. Он носил другу передачи, исполнял все его поручения, хлопотал за него перед важными лицами. Притом Булгарин (находившийся на свободе) нервничал и время от времени впадал в панику. А Грибоедов (сидевший под арестом) его успокаивал. Самая великолепная его фраза - в одной из записок Булгарину с гауптвахты: «Сделай одолжение - не пугайся. Бояться людей - значит баловать их» .

А еще он писал стихи:

По духу времени и вкусу
Он ненавидел слово «раб»,
За то попался в главный штаб
И был притянут к Иисусу…
Ему не свято ничего -
Он враг царю… он друг сестрицын.
Уж не повесят ли его,
Скажите правду, князь Голицын?..

Грибоедова не повесили, напротив - полностью оправдали. На допросах он ссылался на свою комедию, в четвертом действии которой был комически изображен член Секретнейшего союза Репетилов. Вроде бы положительно повлияло на его судьбу и то, что он стрелялся с Якубовичем, оказавшимся в рядах заговорщиков. В июне драматурга освободили, его принял сам император Николай Павлович и наградил чином надворного советника. И Грибоедов вернулся на Кавказ.

Последний виток

На место Ермолова был назначен генерал Паскевич, состоявший с Грибоедовым в родстве. В этом, конечно, была определенная двусмысленность, которая смущала его друзей: им казалось, что Грибоедов предает и Ермолова, и свои идеалы. Так, Денис Давыдов писал потом: «Грибоедов, терзаемый под конец своей жизни бесом честолюбия, затушил в сердце своем чувство признательности к лицам, не могшим быть ему более полезными, но зато он не пренебрег никакими средствами для приобретения полного благоволения особ, кои получили возможность доставить ему средства к удовлетворению его честолюбия; это не мешало ему, посещая наш круг, строго судить о своих новых благодетелях […] я, к сожалению, должен был лично удостовериться в том, что душевные свойства Грибоедова далеко не соответствовали его блистательным умственным способностям». Наверное, не совсем справедливо, но какие-то основания к этому были.

Так или иначе, служил Грибоедов честно: храбро воевал, внес свой вклад в заключение Туркманчайского мира, завершающего русско-персидскую войну и выгодного для России. В марте 1828 года ему поручили доставить договор о мире в столицу. Он получил чин статского советника, орден Святой Анны, украшенный алмазами, и четыре тысячи червонцев. И вскоре был назначен министром-резидентом в Персию.

По дороге к месту службы он успел заехать в Тифлис и жениться (первый раз в жизни!) на юной Нине Чавчавадзе. Счастье, однако, омрачил дурной знак: Грибоедов заболел лихорадкой и в припадке болезни потерял одно обручальное кольцо. Его одолевали предчувствия. «Не оставляй костей моих в Персии; если умру там, похорони меня в Тифлисе, в монастыре Святого Давида», - просил он жену.

В Тегеране всё складывалось нехорошо. Отчасти в этом был виноват сам Грибоедов: на приемах у шаха он вел себя слишком развязно - не соблюдал этикета, позволял себе сидеть перед правителем, затягивать время аудиенции и т.д. Но главное - он укрыл в русском посольстве евнуха гарема шаха, армянина Мирзу-Якуба и двух наложниц-армянок. Что было воспринято как невероятное оскорбление местных обычаев.

Толпа, подогреваемая людьми шаха и (возможно) англичанами, разгромила посольство. Тело Грибоедова было опознано по мизинцу, простреленному во время дуэли с Якубовичем.

…Его всю жизнь мучили сомнения: умеет ли писать? Может быть, замахиваясь на крупную форму - вроде романтической трагедии «Грузинские ночи», - он, влекомый успехом «Горя от ума», совершал ошибку. Может быть, ему стоило бы сосредоточиться на малых стихотворных жанрах.

А еще он составил весьма толковый «Проект учреждения Российской Закавказской компании». Проект исходил из обоюдных интересов России и Закавказья - и не был принят во внимание.

5 отметок

В закладки

22.06.2015, 20:34

Расскажите о жизни Грибоедва(с 1817 по 1824 гол),используя в качестве ключевых слов составные именные сказуемые.Какое составное сказуемое вы употребили в конце рассказа?

Вот текст

Я познакомился с Грибоедовым в 1817 году. Его меланхолический характер, его озлобленный ум, его добродушие, самые слабости и пороки, неизбежные спутники человечества, - все в нем было необыкновенно привлекательно. Рожденный с честолюбием, равным его дарованиям, долго был он опутан сетями мелочных нужд и неизвестности. Способности человека государственного оставались без употребления; талант поэта был не признан; даже его холодная и блестящая храбрость оставалась некоторое время в подозрении. Несколько друзей знали ему цену и видели улыбку недоверчивости, эту глупую, несносную улыбку, когда случалось им говорить о нем, как о человеке необыкновенном. Люди верят только славе и не понимают, что между ими может находиться какой-нибудь Наполеон, не предводительствовавший ни одною егерскою ротою, или другой Декарт, не напечатавший ни одной строчки в "Московском телеграфе". Впрочем, уважение наше к славе происходит, может быть, от самолюбия: в состав славы входит и наш голос.

Жизнь Грибоедова была затемнена некоторыми облаками: следствие пылких страстей и могучих обстоятельств. Он почувствовал необходимость расчесться единожды навсегда с своею молодостию и круто поворотить свою жизнь. Он простился с Петербургом и с праздной рассеянностию, уехал в Грузию, где пробыл осемь лет в уединенных, неусыпных занятиях. Возвращение его в Москву в 1824 году было переворотом в его судьбе и началом беспрерывных успехов. Его рукописная комедия "Горе от ума" произвела неописанное действие и вдруг поставила его наряду с первыми нашими поэтами.

Я познакомился с Грибоедовым в 1817 году. Его меланхолический характер, его озлобленный ум, его добродушие, самые слабости и пороки, неизбежные спутники человечества, - все в нем было необыкновенно привлекательно. Рожденный с честолюбием, равным его дарованиям, долго был он опутан сетями мелочных нужд и неизвестности. Способности человека государственного оставались без употребления; талант поэта был не признан; даже его холодная и блестящая храбрость оставалась некоторое время в подозрении. Несколько друзей знали ему цену и видели улыбку недоверчивости, эту глупую, несносную улыбку, когда случалось им говорить о нем как о человеке необыкновенном. Люди верят только славе и не понимают, что между ими может находиться какой-нибудь Наполеон, не предводительствовавший ни одною егерскою ротою, или другой Декарт, не напечатавший ни одной строчки в "Московском телеграфе". Впрочем, уважение наше к славе происходит, может быть, от самолюбия: в состав славы входит ведь и наш голос.

Жизнь Грибоедова была затемнена некоторыми облаками: следствие пылких страстей и могучих обстоятельств. Он почувствовал необходимость расчесться единожды навсегда со своею молодостию и круто поворотить свою жизнь. Он простился с Петербургом и с праздной рассеянностию, уехал в Грузию, где пробыл осемь лет в уединенных, неусыпных занятиях. Возвращение его в Москву в 1824 году было переворотом в его судьбе и началом беспрерывных успехов. Его рукописная комедия: "Горе от ума" произвела неописанное действие и вдруг поставила его наряду с первыми нашими поэтами. Несколько времени потом совершенное знание того края, где начиналась война, открыло ему новое поприще; он назначен был посланником. Приехав в Грузию, женился он на той, которую любил… Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни. Самая смерть, постигшая его посреди смелого, неровного боя, не имела для Грибоедова ничего ужасного, ничего томительного. Она была мгновения и прекрасна.

В Гергерах встретил я Бутурлина , который, как и я, ехал в армию. Бутурлин путешествовал со всевозможными прихотями. Я отобедал у него, как бы в Петербурге. Мы положили путешествовать вместе; но демон нетерпения опять мною овладел. Человек мой просил у меня позволения отдохнуть. Я отправился один даже без проводника. Дорога все была одна и совершенно безопасна.

Мне предстоял переход через невысокие горы, естественную границу Карского пашалыка. Небо покрыто было тучами; я надеялся, что ветер, который час от часу усиливался, их разгонит. Но дождь стал накрапывать и шел все крупнее и чаще. От Пернике до Гумров считается 27 верст. Я затянул ремни моей бурки, надел башлык на картуз и поручил себя провидению.

Прошло более двух часов. Дождь не переставал. Вода ручьями лилась с моей отяжелевшей бурки и с башлыка, напитанного дождем. Наконец холодная струя начала пробираться мне за галстук, и вскоре дождь промочил меня до последней нитки. Ночь была темная; казак ехал впереди, указывая дорогу. Мы стали подыматься на горы, между тем дождь перестал и тучи рассеялись. До Гумров оставалось верст десять. Ветер, дуя на свободе, был так силен, что в четверть часа высушил меня совершенно. Я не думал избежать горячки. Наконец я достигнул Гумров около полуночи. Казак привез меня прямо к посту. Мы остановились у палатки, куда спешил я войти. Тут нашел я двенадцать казаков, спящих один возле другого. Мне дали место; я повалился на бурку, не чувствуя сам себя от усталости. В этот день проехал я 75 верст. Я заснул как убитый.

Казаки разбудили меня на заре. Первою моею мыслию было: не лежу ли я в лихорадке. Но почувствовал, что слава богу бодр, здоров; не было следа не только болезни, но и усталости. Я вышел из палатки на свежий утренний воздух. Солнце всходило. На ясном небе белела снеговая, двуглавая гора. "Что за гора?" - спросил я, потягиваясь, и услышал в ответ: "Это Арарат". Как сильно действие звуков! Жадно глядел я на библейскую гору, видел ковчег, причаливший к ее вершине с надеждой обновления и жизни - и врана и голубицу, излетающих, символы казни и примирения…

Лошадь моя была готова. Я поехал с проводником. Утро было прекрасное. Солнце сияло. Мы ехали по широкому лугу, по густой зеленой траве, орошенной росою и каплями вчерашнего дождя. Перед нами блистала речка, через которую должны мы были переправиться. "Вот и Арпачай", - сказал мне казак. Арпачай! наша граница! Это стоило Арарата. Я поскакал к реке с чувством неизъяснимым. Никогда еще не видал я чужой земли. Граница имела для меня что-то таинственное; с детских лет путешествия были моею любимою мечтою. Долго вел я потом жизнь кочующую, скитаясь то по югу, то по северу, и никогда еще не вырывался из пределов необъятной России. Я весело въехал в заветную реку, и добрый конь вынес меня на турецкий берег. Но этот берег был уже завоеван: я все еще находился в России.

До Карса оставалось мне еще 75 верст. К вечеру надеялся я увидеть наш лагерь. Я нигде не останавливался. На половине дороги, в армянской деревне, выстроенной в горах на берегу речки, вместо обеда съел я проклятый чюрек, армянский хлеб, испеченный в виде лепешки пополам с золою, о котором так тужили турецкие пленники в Дариальском ущелии. Дорого бы я дал за кусок русского черного хлеба, который был им так противен. Меня провожал молодой турок, ужасный говорун. Он во всю дорогу болтал по-турецки, не заботясь о том, понимал ли я его, или нет. Я напрягал внимание и старался угадать его. Казалось, он побранивал русских и, привыкнув видеть всех их в мундирах, по платью принимал меня за иностранца. Навстречу нам попался русский офицер. Он ехал из нашего лагеря и объявил мне, что армия выступила уже из-под Карса. Не могу описать моего отчаяния: мысль, что мне должно будет возвратиться в Тифлис, измучась понапрасну в пустынной Армении, совершенно убивала меня. Офицер поехал в свою сторону; турок начал опять свой монолог; но уже мне было не до него. Я переменил иноходь на крупную рысь и вечером приехал в турецкую деревню, находящуюся в двадцати верстах от Карса.

Соскочив с лошади, я хотел войти в первую саклю, но в дверях показался хозяин и оттолкнул меня с бранию. Я отвечал на его приветствие нагайкою. Турок раскричался; народ собрался. Проводник мой, кажется, за меня заступился. Мне указали караван-сарай; я вошел в большую саклю, похожую на хлев; не было места, где бы я мог разостлать бурку. Я стал требовать лошадь. Ко мне явился турецкий старшина. На все его непонятные речи отвечал я одно: вербана ат (дай мне лошадь). Турки не соглашались. Наконец я догадался показать им деньги (с чего надлежало бы мне начать). Лошадь тотчас была приведена, и мне дали проводника.

Я поехал по широкой долине, окруженной горами. Вскоре увидел я Карс, белеющийся на одной из них. Турок мой указывал мне на него, повторяя: Карс, Карс! и пускал вскачь свою лошадь; я следовал за ним, мучась беспокойством: участь моя должна была решиться в Карсе. Здесь должен я был узнать, где находится наш лагерь и будет ли еще мне возможность догнать армию. Между тем небо покрылось тучами и дождь пошел опять; но я об нем уж не заботился.

Леонид Аринштейн

С секундантами и без… Убийства, которые потрясли Россию: Грибоедов, Пушкин, Лермонтов

Елене Эдуардовне Будыгиной за оригинальную идею объединить в одной книге трагические судьбы трех великих русских поэтов;

Художнику Владимиру Сергеевичу Голубеву за оригинальное решение дизайна книги;

Ирине Юрьевне Юрьевой за неоценимую помощь при подготовке рукописи;

Дмитрию Николаевичу Бакуну за внимательное прочтение текста и постоянное внимание к его редактированию и корректировке;

Екатерине Мягковой за быструю и четкую техническую подготовку текста;

Елене Геннадьевне Щербаковой за четкую и великолепную работу при создании оригинал-макета

Племя, которое не страшится умирать…

Петрарка

Между 1829 и 1841 годами – всего за двенадцать лет – Россия потеряла трех самых замечательных своих поэтов.

30 января 1829 года трагически погиб Александр Сергеевич Грибоедов. Он был зверски растерзан толпой, напавшей на русское посольство в Тегеране. Грибоедову было всего 33 года.

27 января 1837 года был смертельно ранен на дуэли Александр Сергеевич Пушкин. Он скончался через два дня – 29 января в возрасте 37 лет.

15 июля 1841 года был застрелен на дуэли под Пятигорском 27-летний Михаил Юрьевич Лермонтов. Причем, была ли это хотя бы дуэль или просто убийство, до сих пор не вполне ясно.

Невольно приходит в голову банальная истина. Если что-то произошло один раз – это случайность, если два – совпадение, если три – закономерность.

Но вот что удивительно: незадолго до всех этих трагических событий в России завершился столь же печальный цикл в Англии.

За три года здесь погибли три романтических поэта. В Англии, как известно, все происходит быстрее и раньше, чем у нас. «Что впору Лондону, то рано для Москвы» (Пушкин).

Так вот, за пять лет до гибели Грибоедова 19 апреля 1824 года погиб, сражаясь за свободу Греции, Джордж Гордон Байрон. Ему было 36 лет.

За два года до него, 8 июля 1822 года, утонул его друг, второй романтический поэт Англии Перси Биши Шелли. Не умея плавать, он отправился в морской переход на небольшой парусной лодке из Ливорно в приморский городок Леричче и был застигнут штормом. Ему было 29 лет.

Еще годом ранее 23 февраля 1821 года скончался на руках у Шелли третий поэт-романтик Джон Ките. Ему было всего 25 лет.

Я был в доме на площади Испании в Риме, где провел последние годы и скончался Ките. Меня поразило сходство с последней квартирой Пушкина на Мойке, 12 в Петербурге. Та же круговая планировка, небольшие комнаты, по стенам, в шкафах и на полках – множество книг, чернильница, гусиное перо, безделушки… Только Пушкин скончался на диване, а Ките – на деревянной кровати, непомерно большой для его роста.

Так что все-таки закономерность. И даже понятно какая. Но об этом лучше всего поговорить после того, как будут рассмотрены конкретные обстоятельства и, по возможности, выявлены причины ранней гибели великих русских поэтов.

Первым по времени был Грибоедов.

Кем и почему был убит Грибоедов?

Ты обойдён наградой? Позабудь!

Дни мчатся чередою? Позабудь!

Неверен ветер: в вечной книге жизни

Мог и не той страницей шевельнуть.

Омар Хайям

Из «Путешествия в Арзрум…» А. С. Пушкина

Отдохнув несколько минут, я пустился далее и на высоком берегу реки увидел против себя крепость Гергеры. Три потока с шумом и пеной низвергались с высокого берега. Я переехал через реку. Два вола, впряженные в арбу, подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу. «Откуда вы?» – спросил я их. «Из Тегерана». – «Что вы везете?» – «Грибоеда». Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис.

Не думал я встретить уже когда-нибудь нашего Грибоедова! Я расстался с ним в прошлом году в Петербурге пред отъездом его в Персию. Он был печален и имел странные предчувствия. Я было хотел его успокоить; он мне сказал: «Vous ne connaissez pas ces gens-la: vous verrez qu"il faudra jouer des couteaux» . Он полагал, что причиною кровопролития будет смерть Шаха и междуусобица его семидесяти сыновей. Но престарелый Шах еще жив, а пророческие слова Грибоедова сбылись. Он погиб под кинжалами персиян, жертвой невежества и вероломства. Обезображенный труп его, бывший три дня игралищем тегеранской черни, узнан был только по руке, некогда простреленной пистолетною пулею.

Я познакомился с Грибоедовым в 1817 году. Его меланхолический характер, его озлобленный ум, его добродушие, самые слабости и пороки, неизбежные спутники человечества, – все в нем было необыкновенно привлекательно. Рожденный с честолюбием, равным его дарованиям, долго был он опутан сетями мелочных нужд и неизвестности. Способности человека государственного оставались без употребления; талант поэта был не признан; даже его холодная и блестящая храбрость оставалась некоторое время в подозрении. Несколько друзей знали ему цену и видели улыбку недоверчивости, эту глупую, несносную улыбку, когда случалось им говорить о нем как о человеке необыкновенном. Люди верят только славе и не понимают, что между ими может находиться какой-нибудь Наполеон, не предводительствовавший ни одною егерскою ротою, или другой Декарт, не напечатавший ни одной строчки в «Московском телеграфе». Впрочем, уважение наше к славе происходит, может быть, от самолюбия: в состав славы входит ведь и наш голос.

Жизнь Грибоедова была затемнена некоторыми облаками: следствие пылких страстей и могучих обстоятельств. Он почувствовал необходимость расчесться единожды навсегда со своею молодостью и круто поворотить свою жизнь. Он простился с Петербургом и с праздной рассеянностью, уехал в Грузию, где пробыл осемь лет в уединенных, неусыпных занятиях. Возвращение его в Москву в 1824 году было переворотом в его судьбе и началом беспрерывных успехов. Его рукописная комедия «Горе от ума» произвела неописанное действие и вдруг поставила его наряду с первыми нашими поэтами. Несколько времени потом совершенное знание того края, где начиналась война, открыло ему новое поприще; он назначен был посланником. Приехав в Грузию, женился он на той, которую любил… Не знаю ничего завиднее последних годов бурной его жизни. Самая смерть, постигшая его посреди смелого, не ровного боя, не имела для Грибоедова ничего ужасного, ничего томительного. Она была мгновенна и прекрасна.

«Голубая родина Фирдуси…»

180 лет назад, в среду 11 февраля (6 шаабана) 1829 года фанатически настроенная толпа персиян напала на особняк Моххамед-хана-Замбор-Экчи-баши в Тегеране, где расположился прибывший из Тебриза для переговоров с Шахом русский посланник Александр Сергеевич Грибоедов и его свита. В ходе завязавшейся ожесточенной, но неравной схватки Грибоедов и вместе с ним почти все члены посольства, обслуживающий персонал и охрана были зверски убиты.

Читайте также