Роман «Мастер и Маргарита» — истинный литературный шедевр. И всегда так бывает: выдающиеся художественные достоинства произведения становятся сильнейшим аргументом в пользу кощунственной неправды, объявившей себя единственной Истиной.

Роман Булгакова посвящен вовсе не Иешуа, и даже не в первую очередь самому Мастеру с его Маргаритой, но – Сатане…

I.

Спаситель свидетельствовал перед Своими учениками:

«Как Отец знает Меня, так и я знаю Отца» (Ин. 10:15)

«…Я не помню моих родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец…», – утверждает бродячий философ Иешуа Га-Ноцри на допросе у пятого прокуратора Иудеи всадника Понтийского Пилата.

Уже первые критики, откликнувшиеся на журнальную публикацию романа Булгакова «Мастер и Маргарита», заметили, не могли не заметить реплику Иешуа по поводу записей его ученика Левия Матвея:
«Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной. /…/ Ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты Бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал» .
Устами своего героя автор отверг истинность Евангелия .

И без реплики этой – различия между Писанием и романом столь значительны, что нам помимо воли нашей навязывается выбор, ибо нельзя совместить в сознании и душе оба текста. Должно признать, что наваждение правдоподобия, иллюзия достоверности – необычайно сильны у Булгакова.

Бесспорно: роман «Мастер и Маргарита» — истинный литературный шедевр. И всегда так бывает: выдающиеся художественные достоинства произведения становятся сильнейшим аргументом в пользу того, что пытается внушить художник…

Сосредоточимся на главном: перед нами иной образ Спасителя .

Знаменательно, что персонаж этот несет у Булгакова и иное звучание своего имени: Иешуа. Но это именно Иисус Христос. Недаром Воланд, предваряя повествование о Пилате, уверяет Берлиоза и Иванушку Бездомного: «Имейте в виду, что Иисус существовал».

Кадр из фильма «Мастер и Маргарита»

Да, Иешуа – это Христос, представленный в романе как единственно истинный, в противоположность евангельскому, измышленному якобы, порожденному нелепостью слухов и бестолковостью ученика. Миф об Иешуа творится на глазах у читателя.
Так, начальник тайной стражи Афраний сообщает Пилату сущий вымысел о поведении бродячего философа во время казни: Иешуа – вовсе не говорил приписываемых ему слов о трусости, не отказывался от питья. Доверие к записям ученика подорвано изначально самим учителем.
Если не может быть веры свидетельствам явных очевидцев – что говорить тогда о позднейших Писаниях? Да и откуда взяться правде, если ученик был всего один (остальные, стало быть, самозванцы?), да и того лишь с большой натяжкой можно отождествить с евангелистом Матфеем. Следовательно, все последующие свидетельства – вымысел чистейшей воды. Так, расставляя вехи на логическом пути, ведет нашу мысль М.Булгаков.

Но Иешуа не только именем и событиями жизни отличается от Иисуса – он сущностно иной, иной на всех уровнях: сакральном, богословском, философском, психологическом, физическом. Он робок и слаб, простодушен, непрактичен, наивен до глупости. Он настолько неверное представление о жизни имеет, что не способен в любопытствующем Иуде из Кириафа распознать заурядного провокатора-стукача. По простоте душевной Иешуа и сам становится добровольным доносчиком на верного ученика Левия Матвея, сваливая на него все недоразумения с толкованием собственных слов и дел. Тут уж, поистине: простота хуже воровства. Лишь равнодушие Пилата, глубокое и презрительное, спасает, по сути, Левия от возможного преследования. Да и мудрец ли он, этот Иешуа, готовый в любой момент вести беседу с кем угодно и о чем угодно?

Его принцип: «правду говорить легко и приятно». Никакие практические соображения не остановят его на том пути, к которому он считает себя призванным. Он не остережется, даже когда его правда становится угрозой для его же жизни. Но мы впали бы в заблуждение, когда отказали бы Иешуа на этом основании хоть в какой-то мудрости. Он достигает подлинной духовной высоты, возвещая свою правду вопреки так называемому «здравому смыслу»: он проповедует как бы поверх всех конкретных обстоятельств, поверх времени – для вечности. Иешуа высок, но высок по человеческим меркам.
Он – человек. В нем нет ничего от Сына Божия. Божественность Иешуа навязывается нам соотнесенностью, несмотря ни на что, его образа с Личностью Христа. Но можно лишь условно признать, что перед нами не Богочеловек, а человекобог. Вот то главное новое, что вносит Булгаков, по сравнению с Новым Заветом, в свое «благовествование» о Христе.

Опять-таки: и в этом не было бы ничего оригинального, если бы автор оставался на позитивистском уровне Ренана, Гегеля или Толстого от начала до конца. Но нет, недаром же именовал себя Булгаков «мистическим писателем», роман его перенасыщен тяжелой мистической энергией, и лишь Иешуа не знает ничего иного, кроме одинокого земного пути, – и на исходеего ждет мучительная смерть, но отнюдь не Воскресение.

Сын Божий явил нам высший образец смирения, истинно смиряя Свою Божественную силу. Он, Который одним взглядом мог бы уничтожить всех утеснителей и палачей, принял от них поругание и смерть по доброй воле и во исполнение воли Отца Своего Небесного. Иешуа явно положился на волю случая и не заглядывает далеко вперед. Отца он не знает и смирения в себе не несет, ибо нечего ему смирять. Он слаб, он находится в полной зависимости от последнего римского солдата, не способен, если бы захотел, противиться внешней силе. Иешуа жертвенно несет свою правду, но жертва его не более чем романтический порыв плохо представляющего свое будущее человека.

Христос знал, что Его ждет. Иешуа такого знания лишен, он простодушно просит Пилата: «А ты бы меня отпустил, игемон…» – и верит, что это возможно. Пилат и впрямь готов был бы отпустить нищего проповедника, и лишь примитивная провокация Иуды из Кириафа решает исход дела к невыгоде Иешуа. Поэтому, по Истине, у Иешуа нет не только волевого смирения, но и подвига жертвенности.

У него нет и трезвой мудрости Христа. По свидетельству евангелистов, Сын Божий был немногословен перед лицом Своих судей. Иешуа, напротив, чересчур говорлив. В необоримой наивности своей он готов каждого наградить званием доброго человека и договаривается под конец до абсурда, утверждая, что центуриона Марка изуродовали именно «добрые люди». В подобных идеях нет ничего общего с истинной мудростью Христа, простившего Своим палачам их преступление.

Иешуа же не может никому и ничего прощать, ибо простить можно лишь вину, грех, а он не ведает о грехе. Он вообще как бы находится по другую сторону добра и зла. Тут можно и должно сделать важный вывод: Иешуа Га-Ноцри, пусть и человек, не предназначен судьбой к совершению искупительной жертвы, не способен на нее. Это – центральная идея булгаковского повествования о бродячем правдовозвестителе, и это отрицание того важнейшего, что несет в себе Новый Завет.

Левий Матвей из романа «Мастер и Маргарита»

Но и как проповедник Иешуа безнадежно слаб, ибо не в состоянии дать людям главного – веры, которая может послужить им опорой в жизни. Что говорить о других, если не выдерживает первого же испытания даже верный ученик, в отчаянии посылающий проклятия Богу при виде казни Иешуа.
Да и уже отбросивший человеческую природу, спустя без малого две тысячи лет после событий в Ершалаиме, Иешуа, ставший наконец Иисусом, не может одолеть в споре все того же Понтия Пилата, и бесконечный диалог их теряется где-то в глубине необозримого грядущего – на пути, сотканном из лунного света. Или здесь христианство вообще являет свою несостоятельность? Иешуа слаб, потому что не ведает он Истины. То центральный момент всей сцены между Иешуа и Пилатом в романе – диалог об Истине.

— Что такое Истина? – скептически вопрошает Пилат.

Христос здесь безмолвствовал. Все уже было сказано, все возвещено. Иешуа же многословен необычайно:

— Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе даже трудно глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет.

Христос безмолвствовал – и в том должно видеть глубокий смысл. Но уж коли заговорил – мы ждем ответа на величайший вопрос, какой только может задать человек Богу; ибо ответ должен звучать для вечности, и не один лишь прокуратор Иудеи будет внимать ему. Но все сводится к заурядному сеансу психотерапии. Мудрец-проповедник на поверку оказался средней руки экстрасенсом (выразимся по-современному). И нет никакой скрытой глубины за теми словами, никакого потаенного смысла. Истина оказалась сведенной к тому незамысловатому факту, что у кого-то в данный момент болит голова. Нет, это не принижение Истины до уровня обыденного сознания. Все гораздо серьезнее. Истина, по сути, отрицается тут вовсе, она объявляется лишь отражением быстротекущего времени, неуловимых изменений реальности. Иешуа все-таки философ. Слово Спасителя всегда собирало умы в единстве Истины. Слово Иешуа побуждает к отказу от такого единства, к дроблению сознания, к растворению Истины в хаосе мелких недоразумений, подобных головной боли. Он все-таки философ, Иешуа. Но его философия, внешне противостоящая как будто суетности житейской мудрости, погружена в стихию «мудрости мира сего».

«Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их. И еще: Господь знает умствования мудрецов, что они суетны» (1Кор. 3:19-20). Поэтому-то нищий философ сводит под конец все мудрствования не к прозрениям тайны бытия, а к сомнительным идеям земного обустройства людей.

«В числе прочего я говорил, – рассказывает арестант, – что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообше не будет надобна никакая власть».

Царство истины? «Но что есть истина?» – только и можно спросить вслед за Пилатом, наслушавшись подобных речей. «Что есть истина? – Головная боль?»

Ничего оригинального в такой интерпретации учения Христа нет. Еще Белинский в пресловутом письме к Гоголю утверждал о Христе: «Он первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства и мученичеством запечатлел, утвердил истину своего учения». Идея, на что и сам Белинский указал, восходит к материализму Просвещения, то есть к той самой эпохе, когда «мудрость мира сего» была обожествлена и возведена в абсолют. Стоило ли огород городить, чтобы возвращаться все к тому же?

Можно угадать при этом возражения поклонников романа: главной целью автора было художественное истолкование характера Пилата как психологического и социального типа, эстетическое его исследование.

Несомненно, Пилат привлекает романиста в той давней истории. Пилат вообще одна из центральных фигур романа. Он крупнее, значительнее как личность, нежели Иешуа. Образ его отличается большей цельностью и художественной завершенностью. Все так. Но зачем ради того было кощунственно перекореживать Евангелие? Был же ведь тут какой-то смысл…

Но то большинством нашей читающей публики и вовсе как несущественное воспринимается. Литературные достоинства романа как бы искупают любое кощунство, делают его даже незаметным – тем более что публика настроена обычно если и не строго атеистически, то в духе религиозного либерализма, при котором за всякой точкой зрения на что угодно признается законное право существовать и числиться по разряду истины. Иешуа же, возводивший в ранг Истины головную боль пятого прокуратора Иудеи, давал тем самым своего рода идеологическое обоснование возможности сколь угодно многого числа идей-истин подобного уровня.
Кроме того, булгаковский Иешуа предоставляет всякому, кто лишь пожелает, щекочущую возможность отчасти свысока взглянуть на Того, перед Кем Церковь склоняется как перед Сыном Божиим. Легкость вольного обращения с Самим Спасителем, которую обеспечивает роман «Мастер и Маргарита» (утонченное духовное извращение эстетически пресыщенных снобов), согласимся, тоже чего-то стоит! Для релятивистски настроенного сознания тут и кощунства никакого нет.
Впечатление достоверности рассказа о событиях двухтысячелетней давности обеспечивается в романе Булгакова правдивостью критического освещения современной действительности, при всей гротескности авторских приемов. Разоблачительный пафос романа признается как несомненная нравственно-художественная ценность его.
Но тут нужно заметить, что (как ни покажется то обидным и даже оскорбительным для позднейших исследователей Булгакова) сама тема эта, можно сказать, открыта и закрыта одновременно уже первыми критическими отзывами на роман, и прежде всего обстоятельными статьями В.Лакшина (Роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита»// Новый мир. 1968. №6) и И.Виноградова (Завещание мастера // Вопросылитературы. 1968. №6). Что-либо новое сказать вряд ли удастся: Булгаков в своем романе дал убийственную критику мира недолжного существования, разоблачил, высмеял, испепелил огнем язвительного негодования до nec plus ultra (крайних пределов. – ред.) суетность и ничтожество нового советского культурного мещанства.

Оппозиционный по отношению к официальной культуре дух романа, а также трагическая судьба его автора, как и трагическая первоначальная судьба самого произведения, помогли вознесению созданного пером М.Булгакова на труднодосягаемую для любого критического суждения высоту.

Все курьезно осложнилось и тем, что для значительной части наших полуобразованных читателей роман «Мастер и Маргарита» долгое время оставался едва ли не единственным источником, откуда можно было черпать сведения об евангельских событиях. Достоверность булгаковского повествования проверялась им же самим – ситуация печальная. Посягновение на святость Христа само превратилось в своего рода интеллигентскую святыню.
Понять феномен шедевра Булгакова помогает мысль архиепископа Иоанна (Шаховского): «Одна из уловок духовного зла — это смешать понятия, запутать в один клубок нити разных духовных крепостей и тем создать впечатление духовной органичности того, что не органично и даже антиорганично по отношению к человеческому духу» . Правда обличения социального зла и правда собственного страдания создали защитную броню для кощунственной неправды романа «Мастер и Маргарита».Для неправды, объявившей себя единственной Истиной.
«Там все неправда» , – как бы говорит автор, разумея Священное Писание. «Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время». Правда же открывает себя вдохновенными прозрениями Мастера, о чем свидетельствует с несомненностью, претендующей на безусловное доверие наше, – Сатана. (Скажут: это же условность. Возразим: всякая условность имеет свои пределы, за которыми она безусловно отражает определенную идею, весьма определенную).

II.

Роман Булгакова посвящен вовсе не Иешуа, и даже не в первую очередь самому Мастеру с его Маргаритой, но – Сатане.
Воланд есть несомненный главный герой произведения, его образ – своего рода энергетический узел всей сложной композиционной структуры романа. Главенство Воланда утверждается изначально эпиграфом к первой части: «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».
Сатана действует в мире лишь постольку, поскольку ему дозволяется то попущением Всевышнего. Но все, совершающееся по воле Создателя, не может быть злом, направлено ко благу Его творения, есть, какой мерой то ни меряй, выражение высшей справедливости Господней.

«Благ Господь ко всем, и щедроты Его на всех делах Его» (Пс.144:9).

В этом смысл и содержание христианской веры. Поэтому зло, исходящее от дьявола, преобразуется во благо для человека, благодаря именно Божьему попущению. Господнему произволению. Но по природе своей, по дьявольскому изначальному намерению оно продолжает оставаться злом. Бог обращает его во благо – не Сатана.
Поэтому, утверждая: «Я творю добро», – служитель ада лжет. Бес лжет, но то в природе его, на то он и бес. Человеку же дана способность распознать бесовскую ложь. Но сатанинская претензия на исходящее от Бога – воспринимается автором «Мастера и Маргариты» как безусловная истина, и на основании веры в дьявольский обман Булгаков и выстраивает всю нравственно-философскую и эстетическую систему своего творения.

Беседа воланда с Левием Матвеем о Добре и Зле

Идея Воланда уравнивается в философии романа с идеей Христа. «Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом, – поучает свысока дух тьмы глуповатого евангелиста, – что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп».
Не высказывая прямо, Булгаков подталкивает читателя к догадке, что Воланд и Иешуа суть две равновеликие сущности, правящие миром. В системе же художественных образов романа Воланд и вовсе превосходит Иешуа – что для всякого литературного произведения весьма существенно.

Но одновременно читателя подстерегает в романе и страннейший парадокс: несмотря на все разговоры о зле, Сатана действует скорее вопреки собственной природе. Воланд здесь – безусловный гарант справедливости, творец добра, праведный судия для людей, чем и привлекает к себе горячее сочувствие читателя. Воланд – самый обаятельный персонаж романа, гораздо более симпатичный, нежели малохольный Иешуа.
Он активно вмешивается во все события и всегда действует во благо – от наставительных увещеваний вороватой Аннушке до спасения из небытия рукописи Мастера. Не от Бога – от Воланда изливается на мир справедливость.
Недееспособный Иешуа ничего не может дать людям, кроме абстрактных, духовно расслабляющих рассуждений о не вполне вразумительном добре да кроме туманных обещаний грядущего царства истины. Воланд твердой волей направляет деяния людей, руководствуясь понятиями вполне конкретной справедливости и одновременно испытывая к людям неподдельную симпатию, даже сочувствие.

И вот важно: даже прямой посланник Христа, Левий Матвей, «моляще обращается» к Воланду. Сознание своей правоты позволяет Сатане с долей высокомерия отнестись к неудавшемуся ученику-евангелисту, как бы незаслуженно присвоившему себе право быть рядом с Христом. Воланд настойчиво подчеркивает с самого начала: именно он находился рядом с Иисусом в момент важнейших событий, «неправедно» отраженных в Евангелии. Но зачем так настойчиво навязывает он свои свидетельские показания? И не он ли направлял вдохновенное прозрение Мастера, пусть и не подозревавшего о том? И он же спас рукопись, преданную огню.
«Рукописи не горят» – эта дьявольская ложь привела когда-то в восторг почитателей булгаковского романа (ведь так хотелось в это верить!). Горят. Но что спасло эту? Для чего Сатана воссоздал из небытия сожженную рукопись? Зачем вообще включена в роман искаженная история Спасителя?

Давно уже сказано, что дьяволу особенно желательно, чтобы все думали, будто его нет. Вот то-то и утверждается в романе. То есть не вообще его нет, а не выступает он в роли соблазнителя, сеятеля зла. Поборником же справедливости – кому не лестно предстать в людском мнении? Дьявольская ложь становится стократ опаснее.
Рассуждая об этой особенности Воланда, критик И.Виноградов сделал необычно важный вывод относительно «странного» поведения Сатаны: он не вводит никого в соблазн, не насаждает зла, не утверждает активно неправду (что как будто должно быть свойственно дьяволу), ибо в том нет никакой нужды.
По булгаковской концепции, зло и без бесовских усилий действует в мире, оно имманентно миру, отчего Воланду остается лишь наблюдать естественный ход вещей. Трудно сказать, ориентировался ли критик (вслед за писателем) сознательно на религиозную догматику, но объективно (хотя и смутно) он выявил важное: булгаковское понимание мира в лучшем случае основано на католическом учении о несовершенстве первозданной природы человека, требующей активного внешнего воздействия для ее исправления.
Таким внешним воздействием, собственно, и занимается Воланд, карая провинившихся грешников. Внесение же соблазна в мир от него не требуется вовсе: мир и без того соблазнен изначально. Или же несовершенен изначально? Кем соблазнен, если не Сатаной? Кто совершил ошибку, сотворив мир несовершенным? Или не ошибка то была, а сознательный изначальный расчет? Роман Булгакова открыто провоцирует эти вопросы, хотя и не дает на них ответа. Додумываться должен читатель – самостоятельно.

В.Лакшин обратил внимание на иную сторону той же проблемы: «В прекрасной и человеческой правде Иешуа не нашлось места для наказания зла, для идеи возмездия. Булгакову трудно с этим примириться, и оттого ему так нужен Воланд, изъятый из привычной ему стихии разрушения и зла и как бы получивший взамен от сил добра в свои руки меч карающий». Критики заметили сразу: Иешуа воспринял от своего евангельского Прототипа лишь слово, но не дело. Дело – прерогатива Воланда. Но тогда… сделаем вывод самостоятельно…
Иешуа и Воланд – не что иное, как две своеобразные ипостаси Христа? Да, в романе «Мастер и Маргарита» Воланд и Иешуа – это персонификация булгаковского осмысления двух сущностных начал, определивших земной путь Христа. Что это – своеобразная тень манихейства?

Но как бы там ни было, парадокс системы художественных образов романа выразился в том, что именно Воланд-Сатана воплотил в себе хоть какую-то религиозную идею бытия, тогда как Иешуа – и в том сошлись все критики и исследователи – есть характер исключительно социальный, отчасти философский, но не более.
Можно лишь повторить вслед за Лакшиным: «Мы видим здесь человеческую драму и драму идей. /…/ В необыкновенном и легендарном открывается по-человечески понятное, реальное и доступное, но оттого не менее существенное: не вера, но правда и красота».

Разумеется, в конце 60-х годов весьма соблазнительно было: как бы отвлеченно рассуждая о евангельских событиях, касаться больных и острых вопросов своего времени, вести рискованный, щекочущий нервы спор о насущном. Булгаковский Пилат давал богатый материал для грозных филиппик по поводу трусости, приспособленчества, потворствования злу и неправде – то звучит злободневно и до сих пор. (К слову: не посмеялся ли Булгаков лукаво над будущими своими критиками: ведь Иешуа вовсе не произносил тех слов, обличающих трусость, – они примыслены ничего не понявшими в его учении Афранием и Левием Матвеем). Понятен пафос критика, взыскующего возмездия. Но злоба дня остается лишь злобой. «Мудрость мира сего» не способна оказалась подняться до уровня Христа. Его слово понимается на уровне ином, на уровне веры.

Однако «не вера, но правда» привлекает критиков в истории Иешуа. Знаменательно само противопоставление двух важнейших духовных начал, на религиозном уровне не различаемых. Но на низших-то уровнях смысла «евангельских» глав романа невозможно осознать, произведение остается непонятым.

Разумеется, критиков и исследователей, стоящих на позициях позитивистски-прагматических то и не должно смущать. Религиозного уровня для них и нет вовсе. Показательно рассуждение И.Виноградова: для него «булгаковский Иешуа – это на редкость точное прочтение этой легенды (т.е. «легенды» о Христе. – М.Д.), ее смысла – прочтение, в чем-то гораздо глубже и вернее, чем евангельское ее изложение».

Да, с позиции обыденного сознания, по человеческим меркам – неведение сообщает поведению Иешуа пафос героического бесстрашия, романтического порыва к «правде», презрения к опасности. «Знание» же Христом Своей судьбы как бы (по мысли критика) обесценивает Его подвиг (какой-де тут подвиг, если хочешь – не хочешь, а чему суждено, то и сбудется). Но высокий религиозный смысл совершившегося ускользает таким образом от нашего понимания.
Непостижимая тайна Божественного самопожертвования — наивысший пример смирения, приятие земной смерти не ради отвлеченной правды, но во спасение человечества – конечно, для атеистического сознания то суть лишь пустые «религиозные фикции», но надо же признать хотя бы, что даже как чистая идея эти ценности гораздо важнее и значительнее, нежели любой романтический порыв.

Легко просматривается истинная цель Воланда: десакрализация земного пути Бога Сына – что и удается ему, судя по первым же отзывам критиков, вполне. Но не просто заурядный обман критиков и читателей замыслил Сатана, создавая роман об Иешуа – а ведь именно Воланд, отнюдь не Мастер, является истинным автором литературного опуса об Иешуа и Пилате. Напрасно Мастер самоупоенно изумляется, как точно «угадал» он давние события. Подобные книги «не угадываются» – они вдохновляются извне.
И если Священное Писание – Боговдохновенно, то источник вдохновения романа об Иешуа также просматривается без труда. Впрочем, основная часть повествования и без всякого камуфляжа принадлежит именно Воланду, текст Мастера становится лишь продолжением сатанинского измышления. Повествование Сатаны включается Булгаковым в сложную мистическую систему всего романа «Мастер и Маргарита». Собственно, название это затемняет подлинный смысл произведения. Каждый из этих двух выполняет особую роль в том действе, ради которого Воланд прибывает в Москву.
Если взглянуть непредвзято, то содержание романа, легко увидеть, составляет не история Мастера, не литературные его злоключения, даже не взаимоотношения с Маргаритой (все то вторично), но история одного из визитов Сатаны на землю: с началом оного начинается и роман, концом его же и завершается. Мастер представляется читателю лишь в 13 главе, Маргарита и того позднее по мере возникновения потребности в них у Воланда. С какой же целью посещает Воланд Москву? Чтобы дать здесь свой очередной «великий бал». Но не просто же потанцевать замыслил Сатана.

Н. К. Гаврюшин, исследовавший «литургические мотивы» романа Булгакова, доказательно обосновал важнейший вывод: «великий бал» и вся подготовка к нему составляют не что иное, как сатанинскую антилитургию, «черную мессу».

Под пронзительный крик «Аллилуйя!» беснуются на том балу присные Воланда. Все события «Мастера и Маргариты» стянуты к этому смысловому центру произведения. Уже в начальной сцене – на Патриарших прудах – начинается подготовка к «балу», своего рода «черная проскомидия».
Гибель Берлиоза оказывается вовсе не нелепо случайной, но включенной в магический круг сатанинской мистерии: отрезанная голова его, украденная затем из гроба, превращается в потир, из которого в завершение бала «причащаются» преобразившийся Воланд и Маргарита (вот одно из проявлений антилитургии – пресуществление крови в вино, таинство навыворот). Бескровная жертва Божественной Литургии подменяется здесь жертвой кровавой (убийство барона Майгеля).
На Литургии в храме читается Евангелие. Для «черной мессы» надобен иной текст. Роман, созданный Мастером, становится не чем иным, как «евангелием от Сатаны», искусно включенным в композиционную структуру произведения об анти-литургии. Вот для чего была спасена рукопись Мастера. Вот зачем оболган и искажен образ Спасителя. Мастер исполнил предназначенное ему Сатаной.

Иная роль у Маргариты, возлюбленной Мастера: в силу неких особых присущих ей магических свойств она становится источником той энергии, которая оказывается необходимой всему бесовскому миру в определенный момент его бытия, – ради чего и затевается тот «бал». Если смысл Божественной Литургии – в евхаристическом единении со Христом, в укреплении духовных сил человека, то анти-литургия дает прибыток сил обитателям преисподней. Не только неисчислимое сборище грешников, но и сам Воланд-Сатана как бы обретает здесь новое могущество, символом чего становится изменение его внешнего облика в момент «причащения», а затем и полное «преображение» Сатаны и его свиты в ночь, «когда сводятся все счеты».

Перед читателем, таким образом, совершается некое мистическое действо: завершение одного и начало нового цикла в развитии запредельных основ мироздания, о которых человеку можно дать лишь намек – не более того.

Таким «намеком» становится роман Булгакова. Источников для такого «намека» выявлено уже множество: здесь и масонские учения, и теософия, и гностицизм, и иудаистические мотивы… Мировоззрение автора «Мастера и Маргариты» оказалось весьма эклектичным. Но главное – антихристианская направленность его – вне сомнения. Недаром так заботливо маскировал Булгаков истинное содержание, глубинный смысл своего романа, развлекая внимание читателя побочными частностями. Темная мистика произведения помимо воли и сознания проникает в душу человека – и кто возьмется исчислить возможные разрушения, которые могут быть в ней тем произведены?

Дунаев М.

Истина в том, что болит голова

С первой журнальной публикации роман Михаила Булгакова “Мастер и Маргарита” стал одним из самых читаемых произведений современной художественной литературы. Глава романа о нищем мудреце Иешуа Га-Ноцри воспринимается многими читателями как равноправный с Евангелием вариант священной истории. На самом же деле произошла кощунственная подмена, искажение не только реальных событий земной жизни Иисуса Христа, но и обезбоживание образа Спасителя.

В “Мастере и Маргарите” Христос низведен до уровня обыкновенного литературного персонажа. Эта идея подхвачена некоторыми современными писателями (В. Тендряков, Ч. Айтматов и др.). Очевидно, что православное сознание не может не воспринимать это явление в литературе как своего рода духовное помрачение.

Темы и сюжеты священной истории издавна занимали светское искусство. Естественно задать вопрос: почему? Существует версия, будто искусство представляет собою замкнутую самоценную систему; обращение же к любым темам в искусстве должно быть подчинено его главной цели - созданию высокозстетических образов. На уровне обыденного сознания то понимается еще проще: задача искусства - развлекать публику, отвлекать от мирских забот и жизненных тягот и т.д. Но каков бы ни был уровень осмысления, при таком подходе любое явление, избранное искусством, неизбежно будет играть лишь роль подсобного материала. Смирится ли религиозное чувство, если священные для него идеи и образы будут подвергаться художественным манипуляциям, пусть даже и с самыми благими с точки зрения художника целями?

С какими помыслами обращаются (обозначим точнее тему нашего размышления) нынешние писатели к образу Иисуса Христа? Дать “свое” толкование событий, рассказанных евангелистами? Но с точки зрения религиозного сознания то кощунство и ересь. Художественное использование образа Спасителя при произвольном наполнении тех или иных сюжетов Нового Завета подробностями, созданными фантазией писателя, возможно лишь в одном случае: если рассматривать Евангелие лишь как литературный памятник, а личность Христа - как литературный образ созданный вымыслом неких безвестных авторов, укрывшихся за псевдонимами, которые мы принимаем за имена евангелистов.

А не было никаких евангелистов! Существовал лишь один нелепый полубезумный Левий Матвей, совершенно не понявший речений своего кумира-учителя и перевравший все события его жизни.

Уже первые критики, откликнувшиеся на появление романа Михаила Булгакова “Мастер и Маргарита”, не могли не заметить реплику бродячего правдовозвестителя Иешуа Га-Ноцри по поводу записей его ученика: “Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной. ...Ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты Бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал”. Устами своего героя автор отверг истинность Евангелия.

Да и без реплики этой - различия между Писанием и романом столь значительны, что нам помимо воли нашей навязывается выбор, ибо нельзя совместить в сознании и в душе оба текста. Всю силу своего дарования призвал на помощь писатель, дабы заставить читателя поверить: истина в том, что составило содержание романа. Должно признать, что наваждение правдоподобия, иллюзия достоверности - необычайно сильны у Булгакова. Бесспорно: роман “Мастер и Маргарита” - истинный литературный шедевр. И всегда так бывает: выдающиеся художественные достоинства произведения становятся сильнейшим аргументом в пользу того, что пытается внушить художник.

Не будем задерживать внимание на множестве бросающихся в глаза различий между рассказом евангелистов и версией романиста: один перечень без всякого комментария займет слишком много места. Сосредоточимся на главном: перед нами - иной образ Спасителя. Знаменательно, что персонаж этот несет у Булгакова особое звучание своего имени: Иешуа. Но это именно Иисус. Недаром Воланд, предваряя повествование о событиях двухтысячелетней давности, уверяет Берлиоза и Иванушку бездомного: “Имейте в виду, что Иисус существовал”. Да, Иешуа - это Христос, представленный в романе как единственно истинный, в противоположность евангельскому, якобы измышленному, порожденному нелепыми слухами и бестолковостью ученика.

Иешуа не только именем и событиями жизни отличается от Иисуса - он сущностно иной на всех уровнях: сакральном, богословском, философском, психологическом, физическом.

Он робок и слаб, простодушен, непрактичен, наивен до глупости, он имеет настолько превратное представление о жизни, что не может в любопытствующем Иуде из Кириафа распознать заурядного провокатора-стукача (тут любой “простой советский человек” почувствует горделиво свое безусловное превосходство над нищим мудрецом). По простоте душевной Иешуа и сам становится добровольным доносчиком, ибо того не подозревая, “стучит” Пилату на верного ученика, сваливая на него все недоразумения с толкованием собственных слов и дел. Тут уж поистине “простота хуже воровства”. Да и мудрец ли он, этот Иешуа, готовый в любой момент вести беседу с кем угодно и о чем угодно?

Его принцип: “правду говорить легко и приятно”. Никакие практические соображения не остановят его на том пути, к которому он считает себя призванным. Он не остережется даже тогда, когда его правда становится угрозою для его же жизни. Но мы впали бы в заблуждение, когда отказали бы Иешуа на этом основании хоть в какой-то мудрости. Тут-то как раз он достигает подлинной духовной высоты, ибо руководствуется не практическими соображениями рассудка, но стремлением более высоким. Иешуа возвещает свою правду вопреки так называемому “здравому смыслу”, он проповедует как бы поверх всех конкретных обстоятельств, поверх времени - для вечности. Поэтому он не только надздравомысленно мудр, но и нравственно высок.

Иешуа высок, но высота его- человеческая по природе своей. Он высок по человеческим меркам. Он - человек, и только человек. В нем нет ничего от Сына Божия. Божественность Иешуа навязывается нам соотнесенностью, несмотря ни на что, его образа с личностью Христа. Однако если и сделать вынужденную уступку, вопреки всей очевидности, предоставленной в романе, то можно лишь признать условно, что перед нами не Богочеловек, но человекобог.

Сын Божий явил нам высший образ смирения, истинно смиряя Свою Божественную силу. Он, Который одним взглядом мог бы разметать всех утеснителей и палачей, принял от них поругание и смерть по доброй воле и во исполнение воли Отца Своего Небесного. Иешуа явно положился на волю случая и не заглядывает далеко вперед. Он не знает Отца, вообще не знает своих родителей - сам в том признаваясь. Он смирения в себе не несет, ибо нечего ему смирять. Он слаб, он находится в полной зависимости от последнего римского солдата. Иешуа жертвенно несет свою правду, но жертва его не более чем романтический порыв плохо представляющего свое будущее человека.

Христос знал, что Его ждет. Иешуа такого знания лишен, он простодушно просит Пилата отпустить его и верит, что это возможно. Пилат и впрямь готов был помиловать нищего проповедника, и лишь примитивная провокация Иуды из Кириафа решает исход дела к невыгоде Иешуа. Поэтому, по истине, у Иешуа нет не только волевого смирения, но и подвига жертвенности.

У Иешуа нет и трезвой мудрости Христа. По свидетельству евангелистов, Сын Божий был немногословен перед лицом своих судий. Иешуа, напротив, чересчур говорлив. В необоримой наивности он готов каждого наградить званием доброго человека и договаривается под конец до абсурда, утверждая, что кентуриона Марка изуродовали именно “добрые люди”. В подобных идеях нет ничего общего с истинной мудростью Христа, простившего Своим палачам их преступление. Иешуа же не может никому и ничего простить, ибо простить можно лишь вину, грех, а он не ведает о грехе. Он вообще как бы находится по другую сторону добра и зла. Следовательно, его смерть не есть искупление греха человеческого.

Но и как проповедник Иешуа безнадежно слаб, ибо не в состоянии дать людям главного - веры, которая может послужить им опорою в жизни. Что говорить о других, если не выдерживает первого же испытания даже ученик-“евангелист”, в отчаянии посылающий проклятия Богу при виде казни Иешуа.

Да и уже отбросивший человеческую природу, спустя без малого две тысячи лет после событий в Ершалаиме, Иешуа, ставший наконец Иисусом, не может одолеть в споре все того же Понтия Пилата - и бесконечный диалог их теряется в глубине необозримого грядущего на пути, сотканном из лунного света. Или здесь христианство являет свою несостоятельность?

Иешуа слаб, потому что не ведает он истины. Тот важнейший, центральный момент всей беседы между Иешуа и Пилатом в романе - диалог об истине.

Что такое истина? - скептически вопрошает Пилат.

Христос здесь безмолвствовал. Все уже было сказано, все возвещено. Иешуа же многословен необычайно:

Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, - начинает он длинный монолог, в результате произнесения которого головная боль Пилата усмиряется.

Христос безмолвствовал - и в том должно видеть глубокий смысл.

Но уж если заговорил - ответь же на величайший вопрос, какой только может задать человек, ибо ты вещаешь для вечности, и не только прокуратор Иудеи ждет ответа. Но все сводится к примитивному сеансу психотерапии. Мудрец-проповедник на поверку оказался средней руки экстрасенсом (выразимся по-современному). И нет никакой скрытой глубины за теми словами, никакого потаенного смысла, который заключался даже в молчании истинного Сына Божия. А тут - истина оказалась сведенной к тому незамысловатому факту, что у кого-то в данный момент болит голова.

Нет, то не принижение истины до уровня бытового сознания. Все гораздо серьезнее. Истина, по сути, отрицается тут вовсе, она объявляется лишь отражением быстротекущего времени, неуловимых изменений реальности. Иешуа все-таки философ. Слово Спасителя всегда собирало умы в единстве истины. Слово Иешуа побуждает к отказу от такого единства, к дроблению сознания, к растворению истины в хаосе мелких недоразумений, подобных головной боли. Он все-таки философ, Иешуа. Но его философия, внешне противостоящая как будто суетности житейской мудрости, погружена в стихию “мудрости мира сего”.

“Ибо мудрость мира сего есть безумие перед Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их. И еще: Господь знает умствования мудрецов, что они суетны” (1 Кор. 3, 19 - 20). Поэтому-то нищий философ сводит под конец все мудрствования не к прозрениям тайны бытия, а к сомнительным идеям земного обустройства людей. Иешуа предстает носителем утопических идей социально-политической справедливости: “...настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть”. Царство истины? “Но что есть истина?” - только и можно спросить вслед за Пилатом, наслушавшись подобных речей.

Ничего оригинального в такой интерпретации учения Христа нет. Еще Белинский в пресловутом письме к Гоголю утверждал о Христе: “Он первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства и мученичеством запечатлел, утвердил истину своего учения”. Идея, на что и сам Белинский указал, восходит к материализму Просвещения, то есть к той самой эпохе, когда “мудрость мира сего” была обожествлена и возведена в абсолют. Стоило ли огород городить, чтобы возвращаться все к тому же? Ради чего было перекореживать Евангелие?

Но то большинством нашей читающей публики и вовсе воспринимается как несущественное. Литературные достоинства романа как бы искупают любое кощунство, делают его даже незаметным - тем более что почитатели произведения настроены если и не строго атеистически, то в духе религиозного либерализма, при котором за всякою точкою зрения на что угодно признается законное право существовать и числиться по разряду истины. Иешуа же, возводивший в ранг истины головную боль пятого прокуратора Иудеи, давал тем самым своего рода идеологическое обоснование возможности сколь угодно многого числа идей-истин подобного уровня. Кроме того, булгаковский Иешуа предоставляет всякому, кто лишь пожелает, щекочущую воображение возможность отчасти свысока взглянуть на Того, перед Кем Церковь преклоняется как перед Сыном Божиим, легкость вольного обращения с Самим Спасителем, которую обеспечивает роман “Мастер и Маргарита”, согласимся, тоже чего-то стоит! Для релятивистски настроенного сознания тут и кощунства никакого нет.

Впечатление достоверности рассказа о событиях евангельских обеспечивается в романе правдивостью критического освещения современной писателю действительности, при всей гротескности авторских приемов. Разоблачительный пафос романа признается как несомненная нравственно-художественная ценность его. Оппозиционный по отношению к официальной культуре дух “Мастера и Маргариты”, а также трагическая судьба самого Булгакова помогли вознесению созданного его пером произведения на недосягаемую для любого критического суждения высоту. Все курьезно осложнилось тем, что для значительной части наших полуобразованных читателей роман долгое время оставался едва ли не единственным источником, откуда можно было черпать сведения о жизни Христа. Достоверность булгаковского повествования поверялась им же самим - ситуация печально-забавная. Посягновение на святость Христа само превратилось в своего рода интеллигентскую святыню.

Понять феномен шедевра Булгакова помогает мысль архиепископа Иоанна (Шаховского): “Одна из уловок духовного зла, это - смешать понятия, запутать в один клубок нити разных духовных крепостей и тем создать впечатление духовной органичности того, что не органично и даже антиорганично по отношению к человеческому духу”. Правда обличения социального зла и правда собственного страдания создали защитную броню для кощунственной неправды романа “Мастер и Маргарита”.

Иешуа, скажем еще раз, не несет в себе ничего от Бога. В таком осмыслении Христа не было бы ничего оригинального, если бы автор оставался на позитивистском уровне Ренана, Гегеля или Толстого от начала до конца. Но роман Булгакова перенасыщен мистикою “черной мессы”. Сатанинская литургия - “литургия наоборот”, карикатура, кощунственная пародия на сакральное евхаристическое общение со Христом, совершающееся в Его Церкви, - составляет истинное глубинное содержание произведения Булгакова. Оно посвящено вовсе не Иешуа, и даже не в первую очередь Мастеру с его Маргаритою, но- сатане. Воланд есть несомненный главный герой произведения, его образ - своего рода энергетический узел всей сложной композиционной структуры романа. Главенство Воланда утверждается изначально эпиграфом к первой части: “Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо”.

Слова Мефистофеля, вознесенные над текстом романа, призваны выявить своего рода диалектичность дьявольской природы, якобы направленной в конце концов на сотворение добра. Мысль, требующая осмысления. Сатана действует в мире лишь постольку, поскольку ему дозволяется то попущением Всевышнего. Но все, совершающееся по воле Создателя, не может быть злым, направлено к благу Его творения, есть, какой мерою то ни меряй, выражение высшей справедливости Господней. “Благ Господь ко всем, и щедроты Его на всех делах Его” (Пс. 144, 9). В этом смысл и содержание христианской веры. Поэтому зло, исходящее от дьявола, преобразуется во благо для человека благодаря именно Божию попущению, Господнему произволению. Но по природе своей, по дьявольскому изначальному намерению оно продолжает оставаться злом. Бог обращает его во благо - не сатана. Поэтому утверждая: “я творю добро”, - служитель ада лжет, присваивает себе то, что ему не принадлежит. И эта сатанинская претензия на исходящее от Бога воспринимается автором “Мастера и Маргариты” как безусловная истина, и на основании веры в дьявольский обман Булгаков и выстраивает всю нравственную, философскую и эстетическую систему своего творения.

Воланд в романе -безусловный гарант справедливости, творец добра, праведный судия для людей, чем привлекает к себе горячее сочувствие читателя. Воланд - самый обаятельный персонаж романа, гораздо более симпатичный, чем недееспособный Иешуа. Он активно вмешивается во все события и всегда действует во благо. Не от Бога - от Воланда изливается на мир справедливость. Иешуа ничего не может дать людям, кроме абстрактных духовно расслабляющих рассуждений о не вполне вразумительном добре да туманных обещаний грядущего царства истины, которое, по его же логике, должно обернуться скорее всего лишь царством головной боли. Воланд твердою рукою направляет деяния людей, руководствуясь понятиями вполне конкретной и понятной справедливости и одновременно испытывая к людям неподдельную симпатию. Даже прямой посланник Христа, Левий Матвей, в конце романа скорее просит, даже “моляще обращается”, нежели приказывает Воланду. Сознание своей правоты возволяет Воланду с долею высокомерия отнестись к неудавшемуся “евангелисту”, как бы незаслуженно присвоившему себе право быть рядом с Сыном Божиим. Воланд настойчиво подчеркивает с самого начала: именно он находился рядом с Иисусом в момент важнейших событий, “неправедно” отраженных в Евангелии.

Но зачем так настойчиво навязывает он свои свидетельские показания? Для чего воссоздал он из небытия сгоревшую рукопись Мастера?

Для того, ради чего он и прибыл в Москву со своею свитою, - вовсе не для добрых дел, но для совершения “черной мессы”, внешне представленной на страницах романа как “великий бал у Сатаны”, на котором под пронзительный крик “Аллилуйя!” беснуются присные Воланда. Все события “Мастера и Маргариты” стянуты к этому смысловому центру произведения. Уже в начальной сцене - на Патриарших прудах - начинается подготовка к “балу”, своего рода “черная проскомидия”.

Оказывается, что гибель Берлиоза вовсе не нелепо случайна, а включена в магический круг сатанинской мистерии: отрезанная голова его, украденная затем из гроба, превращается в потир, из которого в завершение бала “причащаются” преобразившийся Воланд и Маргарита (вот одно из проявлений “черной мессы” - пресуществление крови в вино, таинство навыворот). Можно перечислить многие иные примеры сатанинской ритуальной мистики в романе, но сосредоточимся лишь на нашей теме.

На литургии в храме читается Евангелие. Для “черной мессы” надобен иной текст. Роман, созданный Мастером, является не чем иным, как “Евангелием от сатаны”, искусно включенным в композиционную структуру произведения об антилитургии. Напрасно Мастер самоупоенно изумляется: как точно “угадал” он давние события. Подобные книги не “угадываются” - они вдохновляются извне. И если Священное Писание - богодухновенно, то источник вдохновения романа о Иешуа также просматривается без труда. Важно отметить: повествование о событиях в Ершалаиме начинает именно Воланд, а текст Мастера становится лишь продолжением этого рассказа.

Вот для чего была спасена рукопись Мастера. Вот зачем оболган и искажен образ Спасителя.

Высокий религиозный смысл совершившегося на Голгофе был (сознательно или нет?) обесценен в романе “Мастер и Маргарита”. Непостижимая тайна Божественного самопожертвования, приятия на Себя позорной, самой унизительной казни, отречение Сына Божия от Своего могущества во искупление людского греха, явившее наивысший пример смирения, приятие смерти не ради земной правды, но во спасение человечества - всё оказалось опошленным, высокомерно отвергнутым.

Страшный в своей гениальности роман Булгакова «Мастер и Маргарита» был назван профессором А.Ужанковым «самым прелестным сочинением в русской литературе XX века». «Прелесть», правда, воспринимать необходимо в ином смысле: в древнерусском языке это слово носило негативный оттенок – обман, коварство, хитрость, подмена, соблазн. Прелестник – обманщик.Находиться в состоянии прелести - это быть в состоянии духовного заблуждения,когда ложь принимается за истину. В Православии прелестником является сатана, который пытается бороться с Богом за человеческие души. Судя по названию произведения, речь должна идти о писателе и его возлюбленной, а повествует роман о дьяволе, который присутствует в двух разновременных пластах – в античном времени и современном мире, да и сам эпиграф произведения, выражающий его основную мысль, говорит об этом: «…так кто ж ты, наконец? – Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» (Гёте И.-В.Фауст). Но, подумайте, разве может диавол – олицетворение зла – совершать благо?! Зло есть зло! И расплачиваться за «добро от сатаны» человеку обязательно придётся – каждый получит по вере своей!
К демонологической тематике Булгаков обратился ещё в 1923 году, работая над повестью «Дьяволиада», а спустя три года, задумав «роман о диаволе», он уже до конца жизни не отпускал от себя мысли о «князе тьмы»... Не случайны и варианты названия романа: «Черный маг», «Консультант с копытом», «Копыто инженера». После попытки уничтожить свою рукопись, восстанавливая её в 1931 году, Булгаков будет перебирать такие названия, от которых в страхе замирает душа православного: «Великий канцлер»(т.е.канцлер Ада), «Сатана», «Чёрный богослов», «Князь тьмы»… И лишь в последней редакции роман обрёл своё теперешнее название – «Мастер и Маргарита». Кстати, в вариантах романа до 1937 года Мастером назывался сам Воланд (сатана), восстанавливающий в Москве, по задумке писателя, «справедливость», действующий «по закону морали» – наказывающий негодяев и помогающий тем, кому нужна его помощь.
Двенадцать лет были отданы М. Булгаковым работе над своим «закатным романом». Шесть редакций текста и авторская правка, не прекращавшаяся до самой смерти писателя, обязывает нас пристальней вглядеться в героев этого произведения и вдуматься в его содержание – что же так тщательно выверял и правил Булгаков, к какому голосу прислушивался?!
Во время работы над «Мастером и Маргаритой» писатель заболел. Болезнь была мучительной – он почти ослеп…Духовная брань была страшной – несколько раз писатель просил дать ему револьвер, хотел таким путём закончить мучительные головные боли. По свидетельству мемуаристов, последний раз Булгаков работал над романом 13 февраля 1940 года, а 10 марта 1940 года его не стало.
Очень важно – как и с чем уходит человек из земной жизни в жизнь вечную. Талантливый русский писатель М.А.Булгаков ушёл в вечность с романом о сатане…
Что же это за мистический роман, восхищающий одних и пугающий других?
«Мастер и Маргарита» имеет немаловажную особенность – это двойной роман. Героем одного романа является Мастер, и действие происходит в современной Москве, а героем другого романа, написанного самим Мастером, является Иешуа Га-Ноцри, и действие происходит в древнем Ершалаиме.
Ершалаимские главы повествуют о Понтии Пилате, прокураторе Иудеи, и Иешуа Га-Ноцри – бродячем философе, верившего в то, что не будет на свете в скором времени никакой власти, кроме Божией. Автор этих глав как будто не сочиняет художественный текст, а «пишет Евангелие» – торжественно и строго воссоздаёт минувшее. Современные же московские главы написаны иначе – здесь много фантастики, чертовщины и комизма, разряжающих трагическое напряжение, есть и лирические страницы… Обе части романа, несмотря на их различие, представляют собой единое целое – евангельский сюжет проецируется на современность.
Две тысячи лет назад, на заре христианской веры, с учением о добре в мир пришёл бродячий философ Иешуа Га-Ноцри, но его истину современники не приняли, а сам проповедник был приговорён к смертной казни.
Стал ли мир добрей и милосердней за то время, что утекло в вечность? Каков человек XX века? Вот Булгаков и сравнивает в своём романе современное человечество с тем, каким оно было во времена Иешуа Га-Ноцри.
С религиозной точки зрения образ Иешуа Га-Ноцри является отступлением от христианских канонов. Известный богослов М.М. Дунаев об этом пишет: «На древе утраченной истины, утонченного заблуждения созрел и плод под названием «Мастер и Маргарита», с художественным блеском вольно или невольно – исказивший первооснову (Евангелие), а в результате вышел роман антихристианский, «евангелие от сатаны», «анти-литургия»».
Когда Михаил Афанасьевич учился в киевской гимназии, то, безусловно, он был религиозно образованным человеком – изучал закон Божий и историю Ветхого и Нового Заветов, а отец будущего писателя был профессором Киевской духовной академии. Но… Булгаков навсегда снял свой нательный крестик и осознанно отказался от Бога по достижению совершеннолетия (отца на тот момент уже не было в живых). Поэтому, как ни покажется на первый взгляд неожиданным, образ Воланда в романе М.Булгакова не является воплощением безобразного, как, например, Люцифер в «Божественной комедии» Данте, а наоборот – зло даже привлекательно. Нельзя не упомянуть и то, как М. Булгаков подчёркивал в письме С. Ермолинскому: «У Воланда никаких прототипов нет, очень прошу тебя, имей это в виду». Воланд – это дьявол!
Почему же писатель решил дьявола отправить именно в Москву?
Со времени патриарха Никона (XVIIв.) Москва стала осмысляться как «новый Иерусалим», поэтому-то Воланд и появляется здесь в 1920–1930-е годы, но видит, что «новый Иерусалим» стал атеистическим городом, и это не может не восхищать сатану. Услышав о том, что писатели, которые должны быть проповедниками Истины, не верят в Бога и свободно говорят о своём безверии, сатана восторженно восклицает: «Ах, какая прелесть!» Однако, отрицая бытие Бога, «инженеры человеческих душ» заодно отрицали и существование самого диавола! А с этим сатана уж никак не мог смириться. Появление Воланда в Москве – это стягивающий смысловой узел романа. Город, в котором безбожники взрывали храмы, неслучайно стал приютом «повелителя теней» – люди снова предали Бога! А когда кресты снесены не только с куполов церквей, но и сняты нательные крестики, то...всё позволено! Воланд был вызван не словом, как в «Фаусте» Гёте, а поступком – Мастер сжёг своё творение, которое представляло собой художественное воплощение доказательства бытия Бога.
Когда роман «Мастер и Маргарита» появился в журнале «Москва», многие, пытаясь читать между строк, за именем Иешуа увидели образ Христа. Но Евангельский Иисус Христос есть Бог! И образ Иисуса Христа не набрасывают такими штрихами, какими он дан в романе: «Иешуа заискивающе улыбнулся…»; «Иешуа испугался и сказал умильно: только ты не бей меня сильно, а то меня уже два раза били сегодня…» В чьих глазах Христос сможет превратиться в Иешуа?
Когда Пилат, например, задаёт главный богословский вопрос: «Что есть истина?» –евангельский Иисус Христос молчит, потому что Истина – Он Сам! И эта Истина – перед Пилатом. А Иешуа в романе отвечает: «Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты… не в силах говорить со мной, тебе трудно… глядеть на меня…» Видимо, писатель полагал, как и Воланд, «что ровно ничего из того, что написано в Евангелиях, не происходило на самом деле никогда». И совсем уж не случайно Иешуа жалуется Понтию Пилату, что «решительно ничего из того, что записано» в пергаменте Левия Матвея, он не говорил и что «путаница эта будет продолжаться очень долгое время».
Основные «прелести» романа проявляются в главах об евангельском Ершалаиме: прощён Пилат за трусость, оправдан срывающийся в бунт против Бога Левий Матвей. Похоже, что оправдан даже Иуда, который искупил предательство Иешуа своей кровью: убийца Иуды «присел на корточки возле убитого и заглянул ему в лицо. В тени оно представилось смотрящему белым, как мел, и каким-то одухотворенно красивым». Разве мог сатана не заинтересоваться этим анти-евангелием?!
Совершенно чётко прослеживается в романе «Мастер и Маргарита» и то, что Воланд не предугадывает, а предустраивает события. Но хорошо известно, что только попустительством Божиим сатана способен совершать то, что задумал. Он знает лишь то будущее, которое сам же и готовит для человека. Человек же становится уязвим для нечистой силы лишь тогда, когда начинает вершить свою волю, а не не Божественную («Отче наш…да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли»).
На долю Булгакова, как и Мастера, выпало много различных испытаний, но и у него была своя Маргарита – Елена Сергеевна Шиловская, послужившая прообразом литературной героини. Не стоит романтизировать Маргариту и стирать те черты, которые ей придал сам Булгаков, не стоит насильственно дорисовывать её образ и возносить на одну ступень с Мадоннами русской литературы. Во всех вариантах романа образ Маргариты, желающей отомстить за Мастера, несёт в себе узнаваемые черты обольстительной ведьмы. «Что нужно было этой женщине, в глазах которой всегда горел какой-то непонятный огонёчек, что нужно было этой чуть косящей на один глаз ведьме» (гл. 19). Она вполне сознательно продаёт свою душу дьяволу: "Ах, право, дьяволу бы заложила душу, чтобы только узнать, жив он(Мастер) или нет!" (гл. 19). «Всесилен!» – восхищённо говорит она о сатане. Трудно себе представить, чтобы у Пушкина, например, его любимая Татьяна Ларина хохотала, взвизгивала или улыбалась Евгению Онегину, "оскалив зубы". Пугающая красота – это красота ведьмы.
«Никогда и ничего не просите. Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут!» – учит Маргариту Воланд. И эта мысль становится для кого-то из читателей «откровением», становится принципом жизни. И запоминая эту дьявольскую установку наизусть, записывая разрушительную мысль в «любимые цитаты», человек не понимает, что кроется за этим принципом. Прежде чем мысль, изречённую сатаной, делать своим жизненным кредо, нужно учесть одно обстоятельство: может ли сатана говорить правду? Иисус сказал о нём, что «он лжец и отец лжи» (Иоанн 8:44). А вот что говорит по поводу «ничего не просите» Сам Иисус в Евангелии от Матфея (гл7, ст7): «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдёте; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». Только просить надо у Бога! А сатана этого и не хочет, он старается сконцентрировать человека на собственной гордыне, хочет дать понять, что нам не на кого рассчитывать в этой жизни, кроме самих себя, а это – бунт против Творца. Сатана сам бунтарь против Бога, падший ангел.
Совет от Воланда, в котором гордыня показана добродетелью, звучит после бала, на котором Маргарита (по просьбе сатаны!) была королевой. Чего хочет Маргарита? Она хочет вернуть любовника. Чего хочет Воланд? Сатана хочет, чтобы роман, навеянный им Мастеру, увидел свет. Воланд добился своего – мы с вами прочитали главы из этой книги.
Роман этот не завершён Булгаковым – мы не знаем о конечной судьбе его героев, ведь они «награждаются» покоем только до Страшного суда. Примечательно, что «всесильный Воланд» не может устроить простое земное счастье Мастера и Маргариты, он может только взять их с собой и дать им не свет, но покой, предварительно умертвив героев («А, понимаю, – сказал Мастер, озираясь, – вы нас убили, мы мертвы. Ах, как это умно! Как это вовремя!»). Покой в романе осмыслен в духе романтической поэзии, как состояние некоего летаргического сна-бытия: дом, цветущие вишни в саду, старый слуга… Но покой Мастера – это не просто уход от жизненных бурь усталого человека, это – отрицание Булгаковым покоя горнего, божественного. Это не покой художника, умиротворённого своей творческой свободой. «Подарок от сатаны» – это всего лишь игра теней в театре «повелителя теней». «Память Мастера стала потухать…», а значит, невозможным становится и его творческий покой, который так завораживает читателя. Мастер… мёртв.
В предпоследней редакции романа Иешуа приказывал Воланду взять на себя заботу о Мастере и Маргарите, а в последней – просил. Это – существенная разница! Исповедуя в романе манихейские взгляды, Булгаков таким образом уравнял добро и зло – это напоминает еретическое учение Оригена, выдвинувшего идею не о поражении дьявола, а о его примирении с Богом, а также указывает на учение альбигойцев, утверждавших, что земля (в отличие от неба) неподвластна Богу, а находится в ведении сатаны… Истина всегда одна – всем правит Бог! Он Всесилен! Бог есть любовь, есть абсолютное добро, и мир держится именно на добре! И всё в мире Промыслительно! Но Промысл Божий всегда оставляет за человеком возможность выбора между грехом и праведной чистотой. Но никогда не поздно призвать молитвой помощь Божию.
Генильность, отметившая Булгакова, наложила на него и величайшую ответственность, ибо «от всякого, кому дано много, много и потребуется…» (Лк.12,48). Его последний роман, безусловно, написан очень талантливо, но тем он и опасен для христиан, соединяющих в единое целое и веру, и суеверие, и оккультизм. Фантасмагорический, мистический, «обманный» мир книги может послужить ловушкой для неокрепших душ, ещё находящихся в поиске Истины. Но…даже в том, что роман Булгакова увидел свет, есть тоже Промысл Божий – после прочтения книги многим захотелось взять в руки Евангелие, чтобы узнать о евангельских событиях в изложении святых апостолов. Господь поругаем не бывает!
Ольга Майер

«Мастер и Маргарита»: четыре разных прочтения

«Мастер и Маргарита» – очень необычный роман. Как правило, текст литературного произведения становится лучше от черновика к «беловику». Однако это не относится к текстам, которые писались в условиях жёсткого давления. В этом случае автор словно бы «зашифровывает» роман, сознательно делает его сложным и двусмысленным. И только ранние черновики и редакции позволяют выявить мотивы, которые в финальном тексте почти неясны.

Кроме того, надо понимать, что булгаковский роман пришёл совершенно не к тому читателю, для которого писался. Создавая столь непростой текст, который он рассчитывал опубликовать при жизни, автор, очевидно, имел в виду читателей-своих ровесников – поколение начала XX века. А увидели и впервые прочли роман совершенно другие люди – шестидесятники. Как результат – роман Булгакова у нас долго воспринимали неправильно.

Поколение шестидесятых увидело в его тексте те идеи, которые были актуальны для них. Отношения Мастера и Маргариты тогда были прочитаны как история о великой любви, диалоги Иешуа и Пилата – как история отношений поэта и власти, а головокружительная карьера ставшего профессором Ивана Бездомного – как рассказ о тяге к знаниям. Это же поколение приписало Воланду импозантность. В таком прочтении роман пришёл и в 1980-е – в виде комментариев к новым изданиям.

В 1990-е роман воспринимался как эпатаж и вызов – сцены с обнажённой Маргаритой на балу вошли сразу в несколько театральных постановок.

В результате к началу 2000-х роман очень резко оценили несколько отечественных богословов – в частности, Николай Константинович Гаврюшин и Михаил Михайлович Дунаев. В их работах встречались рассуждения о том, что Булгаков – поклонник сатанизма, а его роман – чёрная месса с принесением в жертву барона Майгеля.

Однако, когда были опубликованы черновики романа и письма Булгакова, эта версия быстро начала рассыпаться. Современные трактовки, среди которых можно отметить книгу диакона Андрея Кураева, – это попытки понять зашифрованное христианское послание Булгакова, помещённое во внешне сатанинскую упаковку.

Явное и неявное в «Мастере и Маргарите»

Рассуждая о романе Булгакова, нужно внимательно проследить все авторские оговорки и «говорящие» детали, – сделать неявное явным. В одном из писем 1930 года Михаил Афанасьевич отмечает: «Я пишу роман о дьяволе». То есть, его книга с самого начала не предполагала положительных героев.

Уже на первых страницах, встречаясь с Берлиозом и Бездомным на Патриарших прудах, Воланд произносит фразу: «Так вы – атеисты?» – привизгнув. Эта деталь не только лишает иностранного профессора всякой вальяжности, но прямо относит нас к евангельской истории о гадаринском бесноватом. Там визжит стадо свиней, в которое вселяются бесы.

Более того, Воланд хром и у него разные глаза – медик Булгаков не мог не знать, что сочетание таких симптомов – признак сифилиса.

И Мастер, и Маргарита в романе не улыбаются, а неоднократно «скалят зубы» – это не только говорит об авторском отношении к ним. Такая же улыбка была у колдуна из гоголевской «Страшной мести». Герои не симпатичны, а просто одержимы.

Посмертие Мастера в романе Булгакова также не слишком привлекательно. Там мы видим пейзаж, явно заимствованный из сна Маргариты, который она видела перед встречей с Азазелло – речка, мостик, баня, «кричащее безмолвие». Мастер в этом сне был «человеком с больными глазами». А вечно зацветающие вишни, зацвести которым не суждено, – намёк на бесплодие Маргариты. (Об этом она рассказывает мальчику, мимо окна которого пролетала: «Жила-была тётя, у неё не было детей, и она стала злая»).

Обращаясь к Мастеру, Маргарита здесь произносит фразу: «Прогнать меня ты уже не сможешь», – так не говорят о любимой женщине.

В посмертии звучит музыка Шуберта. В одной из ранних редакций романа этот момент прописан подробнее – там упомянут романс Шуберта «Чёрные скалы – вот мой приют», который басом поёт Воланд.

Не всё в порядке и с хронологией посмертия: Булгаков упоминает, что со времени Иешуа здесь прошло «12000 лун», тогда как на самом деле от времени Христа до первой трети XX века, когда разворачивается московская линия романа, прошло 22000 лун; по этому поводу существуют расчёты самого писателя.

«Фауст», «Книга Иова» и ловушка сатаниста в произведениях Булгакова

Роман Булгакова начинается с эпиграфа из «Фауста» Гёте. Сам же «Фауст» – с «Пролога на небесах», в котором Мефистофель выпрашивает себе подопытного Фауста, и Бог разрешает ему коснуться души и тела героя. Эта ситуация напоминает сюжет ветхозаветной «Книги Иова» с той разницей, что там Бог касаться души праведника дьяволу не разрешал.

В «Книге Иова» есть ключевой момент, ради которого она, возможно, и была включена в канон Писания. В момент, когда мучения праведника достигают наивысшей точки, приходят его друзья и начинают уговаривать его покаяться в каких-то несуществующих грехах, за которые его, якобы наказали. В конце концов, Иов прогоняет их.

По сути, «Книга Иова» – это своеобразная прививка для тех, кто хочет все отношения с Богом строить только на меновой основе, видеть в несчастиях последствия грехов. Отсутствие этой зависимости позволяет и крестную смерть Христа не воспринимать как следствия грехов.

Такая подмена – превращение любящего Бога, который пострадал за человеческие грехи до креста, на мелкого божка, который только и мечтает уловить человека на каком-нибудь грехе и отправить на сковородку, присутствует в логике сатанистов. (Дальше из этой ситуации делается вывод, что, если сковородка неминуема, нужно успеть в нынешнем мире «нагуляться»).

Вариации обмена человеческих дел на посмертную участь встречаются в древнерусском «Прологе», нередко эта зависимость там совсем не прямая. Есть подобный сюжет и у Достоевского – это знаменитый «рассказ о луковке» в «Братьях Карамазовых».

Некая злая баба после смерти попадает в кипящее озеро в аду, её ангел-хранитель пытается вспомнить хоть одно доброе дело за её жизнь и, в конце концов, вспоминает, как некогда она кинула луковицей в надоевшую нищенку. За эту нечаянно поданную луковку бабу почти удаётся вытащить из горячей смолы, однако за неё начинают цепляться и другие грешники. Когда баба их отталкивает, луковка разрывается.

В жизни Фауста Мефистофель появляется не сразу, но лишь после того, как доктор «приглашает» к себе нечистую силу. До этого он занимался изучением природы, но теперь покусился на текст Евангелия. Более того, текст, который правит Фауст у Гёте, – это начало «Евангелия от Иоанна» – строки, читаемые в храме на Пасху.

Под рукой Фауста строка «В начале было Слово» превращается во «В начале было дело». Так из пасхального текста исчезает главное – Бог-Слово, а у героя начинается период дурной дьявольской активности.

Тема художника, одержимого подобной страстью к переустройству мира, есть и в других сочинениях Булгакова. Например, в «Собачьем сердце» его профессор Преображенский экспериментирует с половыми железами обезьян – это аллюзия на советские эксперименты по скрещиванию обезьяны и человека, о которых в 1920-е много писали. Однако в результате этих экспериментов по преображению мира и человека получается даже не новый гомункулус, а Шариков.

Иешуа, князь Мышкин и тюбингенская школа богословия

К моменту написания булгаковского романа более шестидесяти лет развивалась так называемая тюбингенская школа богословия – протестантское течение, сводившее смысл пришествия Христа к простому морализаторству. О деятельности этой школы Михаил Афанасьевич Булгаков был хорошо осведомлён, поскольку его отец в своё время защищал работу по протестантскому богословию.

Под влиянием этого течения находился в своё время Лев Толстой, предлагавший исключить из Евангелия «мистику». Ответом Льву Толстому стал роман Достоевского «Идиот», в котором князь Мышкин – это пародия на Толстого. Несмотря на лучшие свои намерения, он терпит абсолютный крах в финале. Роман Булгакова – ответ морализаторскому богословию уже на новом этапе.

Если внимательно проанализировать текст, у Иешуа найдётся много общих черт с князем Мышкиным. Оба верят в наступление царства Божия на земле, оба названы «философами», обоим по двадцать семь лет», они похожи внешне и изношенной одеждой. Кроме того, и Иешуа, и Мышкин именуются «утопистами» (хотя по отношению к герою Булгакова такое название – явный анахронизм), обоих по приезде вроде бы встречали криками (но Иешуа опровергает это в разговоре с Пилатом, а у Достоевского крики были адресованы Рогожину).

В романе Булгакова есть и другие отсылки к Достоевскому. Например, Левий Матвей несколькими чертами напоминает Рогожина. В начале романа Рогожин неравнодушен к деньгам, тогда как Левий Матвей – сборщик налогов. Рогожин хочет убить Мышкина, Левий – Иешуа. Оба крадут ножи в лавке, оба – в решительный момент неожиданно слегли с лихорадкой.

Некоторыми чертами Иуды у Достоевского обладает Ганя.

Поймите чей текст, или Воланд в романе Булгакова

Проблема интерпретации текста существует ещё в Евангелии. Искушая Христа в пустыне, дьявол, по-видимому, принимает Его за рядового праведника, а потому предлагает несколько цитат из Псалтири, в ответ на которые получает другие цитаты. Так дьявольская интерпретация Писания противопоставляется Божественной.

В романе Булгакова дело обстоит несколько сложнее. Там априори присутствуют несколько видов безбожников, которые заведомо неверно относятся к евангельскому тексту. Бездомный холоден, но Христос в его поэме хотя бы живой. Берлиоз страшнее: он пытается сделать христианство одним из мифов. К ним подходит Воланд со словами: «Имейте в виду, Христос существовал».

Прошедшее время в этой фразе для христиан, в понимании которых Христос жив, – уже однозначное доказательство того, что вся дальнейшая история Иешуа – ложь. Но важно ещё и понять, кому же, собственно, принадлежит версия, рассказанная Воландом.

Дело в том, что ангел в богословском понимании – это только вестник. Самостоятельно творить доносимые им известия он не способен. Для него невозможен даже момент покаяния, так как пересоздание души – это творческий процесс.

На самом деле, на протяжении романа Воланд рассказывает историю, родившуюся в воспалённом сознании мастера, выдавая её за свою. При этом он иногда не отказывает себе в удовольствии «поиграть в бога».

Одну из финальных сцен, в которой, вместо апостола, к Воланду приходит творение мастера – безумный Левий Матвей, – можно было бы принять за «суд Воланда». Однако настораживает, что всесильный консультант, как и его свита, иногда чего-то очень боятся.

Например, в последней экранизации Бортко совершенно потеряла свой смысл сцена с буфетчиком. Выходя из «нехорошей квартиры», тот начинает догадываться, с кем связался, и по привычке крестится. В этот момент берет Воланда, по ошибке поданный ему Геллой, превращается в котёнка и убегает.

Вызвавший восторг присутствующих сеанс в варьете неожиданно заканчивается, когда из ложи раздаётся крик одной из дам, не выдержавшей вида конферансье, над которым издевается свита Воланда: «Ради Бога не мучьте его».

Когда свита на чёрных конях уже покидает Москву, их видит старушка с сельдереем. Стоит ей поднять руку ко лбу – и Азазелло тоже истошно кричит: «Отрежу руку».

Когда вместо просьбы о Мастере Маргарита после бала начинает просить за Фриду, не на шутку встревоженный Воланд и заявляет: «Надо заткнуть щели тряпками – сюда проникло милосердие».

Вообще же нужно заметить, что зло никогда не появляется в романе само по себе – герои должны позвать его. Мастер начинает эксперименты с евангельским текстом, Маргарита думает: «Душу бы отдала, лишь бы узнать, где сейчас мой любовник». Другие герои чертыхаются, либо танцуют фокстрот «Аллилуйя», который звучит в книге несколько раз.

В финале вся свита вместе с героями покидает Москву вечером Страстной Субботы. Герои Булгакова разминулись с воскресшим Христом; понятно, что Иешуа Мастера здесь никого не спасает.

Был ли Булгаков сатанистом?

На фоне всего сказанного выше, решительный приговор писателю, который выносили богословы в начале 2000-х, выглядит несправедливым. Сложно представить, чтобы автор, публично так и не отказавшийся от идей «Белой гвардии», за которую его перестали печатать, в 30-е годы живший очень сложно, ночами писал антихристианский роман. Вести атеистическую или сатанинскую пропаганду в тогдашнем СССР вполне можно было открыто и без подобных сложностей.

Про Булгакова же известно, что роман давался ему довольно мучительно – он продолжал диктовать правку и за две недели до смерти, ослепнув от тяжёлого нефрита. На одной из правок рукописи сохранилась авторская запись: «Господи, помоги мне закончить роман».

До нас дошла также записка последней супруги писателя Елены Сергеевны кухарке Марфуше: за две недели до смерти мужа она подавала на литургию записки о здравии тяжко болящего Михаила и просила взять просфоры. Получается, что гонимая в советское время Церковь молилась о здравии писателя, тогда как нынешняя устами отдельных богословов неожиданно начинает его проклинать.

10 марта – очередная годовщина смерти Михаила Афанасьевича Булгакова. Пусть это станет поводом помолиться за упокой его души.

Великий роман «Мастер и Маргарита» никого не оставляет равнодушным. Его хвалят и ругают, любят и ненавидят, о нем пишут книги и статьи. Особенно неоднозначно относятся к главному творению Михаила Булгакова православные читатели. Многих приводит в негодование псевдоевангелие и романтизация нечистой силы. Но с другой стороны, немало атеистов, прочтя этот роман, всерьез задумались о Боге и стали христианами.

Апология сатанизма

Как и все талантливые произведения, «МиМ» позволяет считывать себя на нескольких уровнях, видеть разные ракурсы и грани. Многие православные священники и миряне увидели лишь негативную его сторону.

Это утонченная апология сатанизма! - считает иерей Георгий Белодуров. - Дух романа к Воланду и его карнавальной компании негодяев очень даже «мур-мур». Глядя на Мастера и Маргариту кое-кто может решить, что сговор с сатаной вполне допустим. Грех наиболее овладевает миром именно в утонченном виде. Человека коробит от откровенного вида и запаха выгребной ямы, а вот путь к ней через надушенные благовониями коридоры порождает интерес и притупляет бдительность…

Различия между Священным Писанием и романом столь значительны, что нам помимо воли нашей навязывается выбор, ибо нельзя совместить в сознании и душе оба текста, - говорит священник Михаил Дунаев. - И сатана у Булгакова уже не выступает в роли сеятеля зла и врага человеческого, стремящегося лишь к всеобщей погибели. Напротив, он может показаться эдаким «поборником справедливости». От этого дьявольская ложь становится стократ опаснее. Писатель призвал на помощь всю силу своего дарования, и создаёт новый апокриф, соблазняя внимающих ему.

Мирянин Евгений Лукин высказывается еще более резко: «Мы видим чудовищное глумление над христианским вероучением, изощренное и соверше нное с художественной точки зрения. Сатанисты, оскверняющие храмы и убивающие людей у любого нормального человека вызывают презрение и отвращение. А вот «Мастер и Маргарита» с его антигероями - просто завораживает. Проповедуемое в нем талмудическое антихристианство в сочетании с катаро-альбигойской дуалистической ересью может быть принято читателем за чистую монету. Между прочим, лидер « Rolling stones» Мик Джаггер открыто признавался, что на написание сатанинских песен его вдохновил именно этот роман русского писателя Михаила Булгакова».

Седьмое доказательство

Если судить о романе, не вникая в скрытые намеки и подтекст - упреки справедливы. Но есть и другие, более глубокие и взвешенные мнения. Ведь на разных читателей книга действует по-разному, каждый поступает в меру своей испорченности. Один о Боге задумывается, а другому на метле полетать охота…

- Роман построен на необычном контрасте аристократического образа зла в лице Воланда и его свиты, и зла беспросветного большевистского ада, - полагает священник Пафнутий Жуков. - Здесь мы видим не традиционное противопоставление света и тьмы, а сатанизма «ветхого» и «нового». Причем ученики настолько превзошли своего учителя, что все проделки мессира и его компании предстают на фоне кровавых 30-х годов всего лишь заурядным старомодным шутовством. Большевики превзошли мессира: они создали совершенную бездуховность, уничтожили культуру и человечность. Перед жуткой панорамой их «нового мира», Воланд с подручными выглядят просто бродячим цирком. А «Пилатовы главы» - это по сути тонкая ироничная пародия на глупый исторический роман, на иудаистическо-масонское переосмысление евангельских событий. Именно за надругательство над Евангелием полубезумный Мастер становится ценной добычей для Воланда. Образ писателя становится собирательным для русской интеллигенции, заблудившейся в духовных исканиях. Имя возлюбленной Мастера не случайно заимствованно из «Фауста» Гете. А гетевский эпиграф, звучащий в начале романа - это по сути указующий перст Булгакова в сторону масонствующих интеллигентов…

Кощунственен не роман Булгакова, а жизнь москвичей и действия сатанистов, изображенных в нем, - убежден дьякон Андрей Кураев. - Сам пафос этого произведения есть прямое доказательство бытия Бога. Потому что если есть Воланд, то должен быть противовес. Вспомним, как дьявол глумится над Христианством, завлекая людей своей таинственностью, а сам боится простого распятия, икон и храмов. Думающий и честный перед самим собой читатель начинает догадываться, что реальный исторический Иисус из Назарета - совсем не тот Иешуа Га-Ноцри, каким его представляют Воланд и Мастер. Но тогда - кто Он? Задавшийся этим вопросом читатель встает на путь богопознания. В советские годы тысячи людей приходили через «Мастера и Маргариту» к подлинному Евангелию. К сожалению в постсоветский период немало людей через эту же книгу пришло к сатанизму. Школьные учебники на эту тему совершенно безобразны. В них Воланд представляется воплощением абсолютной истины, а это уже прямая пропаганда сатанизма. Необходимо максимально вдумчивое отношение к этой книге даже в школьных классах на уроках литературы. Надо уметь правильно читать Булгакова!

Москвичка Елена Ветрова - одна из тех, кого «МиМ» привел к вере: «Я выросла в семье, где мне очень доходчиво и популярно объясняли, что верить в Бога - невежество. Любые мои порывы поглубже вникнуть в эту тему резко пресекались. А тут - казалось бы, всего лишь художественное произведение, школьная программа. Роман произвел на меня такое сильное впечатление, что я впервые взяла в руки Евангелие, пришла в храм. Я поняла, что Бог есть, и ясно почувствовала Его присутствие! Позже мне один священник сказал, что мой приход к вере через книгу Булгакова - это как доказательство от противного. Родители до сих пор не простили мне моего религиозного «мракобесия»…»

Для Николая Степанова из Красноярска «МиМ» был одним из звеньев в цепи событий, приведших его к православной вере: «Булгаков очень исчерпывающе характеризует Воланда, и очень скупо Иешуа - образ есть, но слишком неполный, загадочный. Я почувствовал острую необходимость узнать о Богочеловеке из других, более полных и объективных источников. Роман Булгакова хорош для сомневающихся и неверующих именно как ступенька к Богу. Считаю, что неправы те, кто отвергают его и обвиняют в сатанизме. Почти у каждого человека в душе есть стремление к Господу. Увы, «пастыри сытые», «овец голодных» не разумеют, и когда эти овцы находят клок соломы, выдирают этот клок изо рта, приговаривая: «Не ешь всякую гадость, подожди травки!». Так ведь подохнуть могут овцы, пока дождутся травки, а солома поможет голод перенести какое-то время...

Удар по атеизму

Роман не случайно начинается полемикой Берлиоза и Бездомного. Их разговор - отражение полемики в рамках советского атеизма, которая велась в течение многих десятилетий. Безбожники спорили и пытались переплюнуть друг друга. Одни удовлетворялись тем, что низводили Спасителя до уровня обычного человека, другие и вовсе жаждали вычеркнуть Христа из истории, заявляя, что Его вообще не существовало. Кощунственные шутки советских атеистов, по мнению Булгакова, заходили слишком далеко. Нельзя разрушать чужую веру - даже если ты с ней не согласен. Тем более, когда взамен ничего для души предложить не можешь. Нельзя красть мечту о Небе - иначе душу «пожирает земля». «МиМ» стал завуалированным ответом богоборцам, хорошим ударом по атеизму.

Абсурдность идей атеизма - «Бога нет потому, что Его не может быть!» Булгаков демонстрирует советскому читателю, не желающему принимать в расчет потусторонние факторы и наивно верящему, что все события в жизни происходят по воле «слепого случая». Особенно наглядно ограниченный атеистический образ мышления показан в эпилоге. Пытающиеся все «научно» объяснить безбожники сочли Воланда и его свиту опытными гипнотизерами. Все контакты очевидцев с нечистой силой объявлены галлюцинациями, а всё, что не укладывается в материалистические рамки - решительно отметено. Не важно, что сотрудники угрозыска подтвердили факт пребывания Степы Лиходеева в Ялте. Гораздо проще придумать, что это их всех загипнотизировали на расстоянии, и более не ломать мозги над разгадкой этого чуда...

Евангелие от дьявола

Камень преткновения для христиан - «Пилатовы главы». В них реальные исторические события перемешаны с кощунственным вымыслом.

Иисус Христос подменен жалким бродячим философом Иешуа Га-Ноцри. Этот фантом кардинально отличается от Спасителя на всех уровнях: сакральном, богословском, философском, психологическом и физическом. Иешуа не помнит своих родителей, он робок и слаб, простодушен, непрактичен и очень наивен. В нем нет ничего от Богочеловека. Подлинный Сын Божий явил миру высший образец смирения. Имея возможность Своей Божественной силой разметать и уничтожить гонителей и палачей, Он по доброй воле принял поругание и смерть ради искупления падшего человечества. Иешуа же явно положился на волю случая, он находится в полной зависимости от пленивших его людей и не способен, даже если бы захотел, противиться внешней силе. Он излишне говорлив и доходит до абсурда, называя всех «добрыми людьми». У Га-Ноцри всего лишь один ученик, да и то доверие к его записям подорвано самим учителем. И умирает Иешуа с именем наместника римского императора на устах, в то время как Иисус - с именем Отца Небесного.

Сам Михаил Булгаков признавал, что Иешуа - пародия на атеистически-толстовское понимание «сладенького Исусика». Подлинное Распятие Спасителя враги христианства подменяют казнью нищего философа, пытаясь ударить в самое сердце христианства: «А если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера наша» (1 Кор. 15, 14). Догадаться, где находится источник подобных апокрифов - нетрудно. Именно дьявол жаждет заменить подлинное Святое Писание на фальшивки вроде «Евангелия от Воланда».

Понятно, что подлинный автор романа о Понтии Пилате - вовсе не Мастер. Его отношения с Воландом - классический пример связи творческой личности с демоном: человек вольно или невольно отдает свою душу падшему духу, а взамен получает дары - информацию, видения и энергию. Часто такой писатель не понимает, где именно находится источник его вдохновения, приписывая всё собственной гениальности.

Одержимая парочка

Именно за надругательство над Евангелием полубезумный Мастер становится ценной добычей для Воланда. На его примере Михаил Булгаков наглядно показывает мучения человека, одержимого бесом. Ночами Мастера одолевает холодный спрут, тянущийся щупальцами к сердцу, ему кажется, что осенняя тьма выдавит стекла и он в ней захлебнется. Пытаясь избавиться от душевной муки, он сжигает свое творение. «Я вспомнить не могу без дрожи мой роман, - признается он Ивану Бездомному. - А ваш знакомый с Патриарших прудов сделал бы это лучше меня ».

Страсть к Маргарите - это второй (после выигрыша ста тысяч) спонсорский взнос Воланда в литературную работу Мастера. Его возлюбленная очень много получила от жизни, но мучается от скуки и безделья.Маргарита - инфантильная ветреная дама, неготовая взять на себя ответственность растить и воспитывать детей. Ей хочется окунуться в омут страстей и наслаждений, получив все это даром, или приложив минимальные усилия. Она изменяет с Мастером своему мужу, от которого ничего не видела, кроме добра. И д ушу дьяволу она отдает добровольно и сознательно, не желая думать о последствиях своего рокового шага, и наивно радуется, что стала ведьмой. Маргарита принимает анти-крещение - купается в кровавом бассейне. Во время черной мессы она становится «королевой бала» - сатанинской жрицей.

На Литургии в храме читается Евангелие. Для чёрной мессы анти-Евангелием становится написанное Мастером произведение, в котором оболган и искажён образ Спасителя. И даже гибель Берлиоза оказывается не случайной. В ходе сатанинской мистерии, украденная из гроба голова главного литератора превращается в «потир», из которого «причащаются» Воланд и Маргарита.

Описывая Маргариту, Булгаков не скупится на негативные эпитеты: «ведьмино косоглазие, жестокость и буйность черт», «голая Маргарита скалила зубы»... Любовь земная, на силу которой так уповала эта героиня, оборачивается не спасением Мастера, а погибелью для них обоих.

Дьявольская компания заявляется в Москву на Страстной неделе. Бал у сатаны, приходящийся на «Вальпургиеву ночь», идет в ночь с пятницы на субботу . Пасха в этом году приходится на 2 мая (н.с.). Учитывая описание московских пейзажей (уже отсутствует взорванный Храм Христа Спасителя, в городе много ветхих лачуг), и соотнося этот период с церковным календарем получается, что действие романа происходит в 1937 году.

Воланд и свита не могут оставаться в Москве Пасхальной. Вместе с ними в субботу вечером уносятся в преисподнюю и Мастер с Маргаритой.

А конец романа - вовсе не хэппи-энд, каким он может показаться недалекому читателю. Покой одержимая парочка обретает в темном царстве своего «благодетеля». В вечности Мастер и Маргарита зависимы от Воланда и его сомнительных даров. У Мастера больше нет творчества и дерзаний, он погребен в «вечном доме», где нет Бога, обреченный бесконечно жить с ведьмой. И эта пытка безысходным адским покоем будет длиться вечно.

Добро и зло

Спор Воланда с Левием Матвеем о свете и тенях некоторым читателям может показаться доказательством учения о единстве и равноправии добра и зла. Логика Воланда ослепила немало интеллигентов, чуждых культуре религиозной мысли. Левий совершенно справедливо называет эти построения софистикой - намеренным искажением фактов с целью получить требуемый вывод. Заметим -Воланда он называет «повелителем теней» в мистическом смысле, как владыку призраков и демонов, а его оппонент все передергивает, и «опровергает» тезис Левия, понимая слово «тень» в физическом смысле - «вот тень от моей шпаги»…

С библейской точки зрения физические свет и тень созданы Богом и управляются Им. Если же под тенью иметь в виду зло, то оно то как раз вовсе не является необходимым условием жизни. Отнюдь не всё познается в сравнении. Чтобы понять красоту произведений Моцарта совсем не нужно слушать для контраста попсу или тяжелый рок. Добро первично и самодостаточно, и обладает достаточной силой убедительности для человеческой совести, чтобы не нуждаться в помощи и рекомендациях зла. Всесильный Бог любые злодеяния сатаны может использовать так, что получится добро. Это никак не оправдывает сатану, но говорит о том, что зло само по себе ничто и над ним Господь властен. Не стоит внимать уловкам старого лукавого софиста. А на его хитрый вопрос: «что бы делало твое добро, если бы не существовало зла?» есть объективный ответ: «оно восходило бы к еще большему Свету и добру!»

На первый взгляд Воланд и его компания что хотят с людьми, то и делают. Но на самом деле, они получают власть над человеком лишь в случае его готовности совершить нечестный, греховный поступок. Это подтверждают многочисленные примеры потерявших честь и совесть героев романа.

Есть и оружие, которое дьявольская компания на дух не выносит. Бросившись в погоню за «убийцами» Берлиоза, Иван Бездомный по интуитивному наитию попутно прихватывает и прикалывает себе на грудь иконку в качестве оберега. В более ранней редакции романа сказано, что это иконка Христа. Когда Азазелло уносит души Мастера и Маргариты, увидевшая их кухарка хочет перекреститься, но демон угрожает ей: «Отрежу руку!». Как видим, даже простое крестное знамение крайне неприятно для воландовской нечисти. Проницательный читатель не может не заметить этой неувязочки. Ведь если верить Воланду и атеистам, то на кресте был распят просто философ-неудачник, а значит, бояться его в таком случае нелепо. Но отчего же тогда крестное знамение так корежит сатанистов? Значит, распят был на Кресте, не просто смертный человек.

Поняв это, немало людей потянулись в храмы - туда, где крестное знамение не атавизм, иногда пробуждаемый испугом, а норма жизни, веры, любви и надежды.

Философский смысл подтекста «МиМ» можно дополнить замечательными выводами Николая Бердяева. По его мнению, именно из неизмеримого могущества зла в мире следует бытие Бога. Ведь если зла так много, и тем не менее встречаются островки света - значит, есть что-то, не позволяющее тайфуну зла переломить тростинки добра. Есть какая-то более могущественная сила, которая не позволяет океанскому прибою размыть прибрежные пески. У сил добра, столь редких в мире сем, есть тайный стратегический резерв - в мире Ином. А зло вовсе не всесильно - и это есть доказательство существования Бога!