22px Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Никола́й Дми́триевич Телешо́в (29 октября [10 ноября ] , Москва - 14 марта , там же) - русский советский писатель , поэт , организатор известного кружка московских писателей «Среда» ( -), потомственный почетный гражданин. Совладелец торгового дома «Телешов Дмитрий Егорович», учреждённого его отцом (1877), член правления торгово-промышленного товарищества «Ярославской Большой мануфактуры»; гильдейский староста купеческой управы Московского купеческого общества (1894-1898). Заслуженный деятель искусств РСФСР ().

Детство

Николай Телешов родился в московской купеческой семье ; его предки были крепостными крестьянами Владимирской губернии , самостоятельно выкупившиеся на волю. Он рано приобщился к чтению и литературе. Ещё двенадцатилетним подростком в 1880 году он стал свидетелем грандиозных Пушкинских торжеств в Москве: торжественного открытия памятника поэту, выступлений Ф. М. Достоевского , И. С. Тургенева и др. Чуть раньше, в десять лет, в типографии И. Д. Сытина он познакомился с процессом возникновения книги. Со временем возникла потребность самому приобщиться к литературному процессу. Деловые связи и дружба с Сытиным будут сопровождать его всю жизнь.

Вхождение в литературу

Между двух революций

Послеоктябрьский период

Могила Н. Д. Телешова на Новодевичьем кладбище в Москве

В историю русской литературы Н. Д. Телешов вошёл в первую очередь как инициатор «Телешовских сред» и автор мемуарной книги «Записки писателя». «Записки» Телешова неоднократно переиздавались в советское время и при авторских переизданиях дополнялись и исправлялись писателем. Мемуары иллюстрированы фотопортретами русских писателей. Портреты были примечательны тем, что каждый из них содержал личный дарственный автограф Телешову. Поскольку коллекционирование этих портретов было страстью Телешова, ему удалось получить дарственные надписи на портретах у Льва Толстого , Чехова, Короленко, Горького, Куприна, Бунина, Серафимовича, Вересаева, Белоусова, Скитальца, Леонида Андреева, Мамина-Сибиряка, Златовратского, Спиридона Дрожжина , Шаляпина и многих других.

В издании «Записок писателя» 1948 года среди прочих портретов была помещена иллюстрация, воспроизводившая известный групповой портрет 1902 года писателей «Среды». Её отличие от оригинального портрета состояло в том, что изображение Е. Н. Чирикова за спиной И. А. Бунина было тщательно заретушировано. По неизвестной причине исчезло лишь изображение Чирикова, хотя на том же самом снимке присутствовали другие эмигранты: Бунин и Шаляпин. Конечно, известность и значительность двух последних не шла ни в какое сравнение с известностью Евгения Чирикова. Им обоим посвящено немало страниц «Записок». К тому же советское правительство в первые годы после войны при посредничестве Н. Д. Телешова какое-то время рассчитывало вернуть Нобелевского лауреата по литературе обратно в Советский Союз. Шаляпин к этому времени давно умер. Чирикова тоже не существовало уже 16 лет, и хотя в «Записках» имя Чирикова вскользь упоминается несколько раз, но даже в этом случае его лик омрачал советскую литературу .

Адреса в Москве

• - - Чистопрудный бульвар , 21;
• - - Чистопрудный бульвар, 23;
• - - Покровский бульвар, 18/15 . Здесь проходили «Телешовские среды », участниками которых выступил весь цвет литературной Москвы начала XX века: Л. Н. Андреев, К. Д. Бальмонт , В. Я. Брюсов , И. А. Бунин, А. С. Серафимович, В. В. Вересаев, А. М. Горький, А. И. Куприн и другие. На доме установлена мемориальная доска.

Библиография

• На тройках. Очерки и рассказы. - М.: Изд. Сытина, 1895.
• За Урал (Из скитаний по Западной Сибири). Очерки. - М., 1897.
• Маленький роман (Дети). - М.: Изд. Клюкина и Ефимова, 1898.
• Повести и рассказы. - М.: Изд. Сытина, 1899.
• Рассказы в 2 тт. - Изд. т-ва «Знание», 1903-1908.
• Между двух берегов. - СПб.: Освобождение, 1909.
• Рассказы и сказки для юных читателей. - СПб.: Изд. т-ва «Просвещение», 1911.
• Рассказы. - М.: Изд. Кн-ва писателей в Москве, 1913-1917. (кн. 1. Сухая беда; кн. 2. Чёрной ночью; кн. 3. Золотая осень; кн. 4. Крамола)
• Верный друг и др. рассказы. - М.: Кн-во писателей в Москве, 1915.
• Ёлка Митрича. - М.: ГИЗ, 1919.
  • То же. - М.-Пг.: ГИЗ, 1923.
• Рассказы. - Берлин : Изд. Гржебина, 1922.
• Всё проходит. - М.: Никитинские субботники , 1927.
• Автобиография. // Писатели. / Изд. 2-е. Под ред. В. Лидина . - М., 1928.
• Переселенцы. Рассказы. - М.: Федерация, 1929.
• Литературные воспоминания. - М.: Изд. Московск. т-ва писателей, 1931.
• Избранные рассказы. - М.: Гослитиздат, 1935.
• Избранное. / Вступ. ст. С. Дурылина . - М.: Советский писатель , 1945.
  • Избранное. - М.: Советский писатель, 1948.
• Записки писателя. - М., 1948.
• Повести и рассказы. - М., 1951.
• Телешов Н. Д. Записки писателя: Рассказы о прошлом и воспоминания. - М .: Советский писатель, 1952. - 360, с. - 30 000 экз. (в пер.);
• Избранные сочинения. В 3-х тт. / Вступ. ст. В. Борисовой. - М.: Гослитиздат, 1956.
• Телешов Н. Д. Записки писателя: Воспоминания и рассказы о прошлом / Послесловие К. Пантелеевой. - М .: Московский рабочий , 1958. - 384, с. - (Библиотека для юношества). - 85 000 экз. ;
• Записки писателя. Воспоминания и рассказы о прошлом. / [Послесл. К. Пантелеевой], - М., 1966.
• Рассказы. Повести. Легенды. - М., 1983.
• Избранные произведения. - М.: Художественная литература, 1985.

Тексты

• Легенды. О трёх юношах. (1901)
• Переселенцы. Самоходы. Рассказ.
• Переселенцы. Ёлка Митрича. (1897) Рассказ.
• По Сибири. На тройках. (1892) Повесть.
• По Сибири. Против обычая. (1894) Рассказ.
• По Сибири. Сухая беда. (1897)
• 1905 год. Крамола. (1906) Повесть.
• 1905 год. Начало конца. (1933) Повесть.
• Петух. (1888) Рассказ.
• Между двух берегов. (1903) Рассказ.
• Живой камень. (1919) Рассказ.
• Самое лучшее. (1919) Рассказ.
• Жулик. Рассказ.
• Тень счастья. (1921)

Напишите отзыв о статье "Телешов, Николай Дмитриевич"

Примечания

Литература

• Телешов, Николай Дмитриевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
• Коган П. С. Из жизни и литературы // «Образование». - 1899. - № 7-8.
• Протопопов М. Простые таланты // «Русская мысль». - 1903. - № 3.
• Луначарский А. В. О чести // «Правда». - 1905. - № 9-10. (перепеч. в сб. автора: Критические этюды. - М., 1925.)
• Соболев Ю. Н. Телешов // «Журналист». - 1925. - № 3.
• Кулешов Ф. И. История русской литературы конца XIX - начала XX века. Библиографический указатель. - М.-Л., 1963.

Ошибка Lua в Модуль:External_links на строке 245: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Отрывок, характеризующий Телешов, Николай Дмитриевич

– Ну что – пошли? – она внимательно смотрела на меня и я поняла, что она просит «надеть» на них мою «защиту».
Стелла первая высунула свою рыжую головку наружу...
– Никого! – обрадовалась она. – Ух ты, какой же это ужас!..
Я, конечно, не вытерпела и полезла за ней. Там и правда был настоящий «ночной кошмар»!.. Рядом с нашим странным «местом заточения», совершенно непонятным способом, повешенные «пучками» вниз головой, висели человеческие сущности... Они были подвешены за ноги, и создавали как бы перевёрнутый букет.
Мы подошли ближе – ни один из людей не показывал признаков жизни...
– Они же полностью «откачаны»! – ужаснулась Стелла. – У них не осталось даже капельки жизненной силы!.. Всё, давайте удирать!!!
Мы понеслись, что было сил, куда-то в сторону, абсолютно не зная – куда бежим, просто подальше бы от всей этой, замораживающей кровь, жути... Даже не думая о том, что можем снова вляпаться в такую же, или же ещё худшую, жуть...
Вдруг резко потемнело. Иссиня-чёрные тучи неслись по небу, будто гонимые сильным ветром, хотя никакого ветра пока что не было. В недрах чёрных облаков полыхали ослепительные молнии, красным заревом полыхали вершины гор... Иногда набухшие тучи распарывало о злые вершины и из них водопадом лилась тёмно-бурая вода. Вся эта страшная картинка напоминала, самый жуткий из жутких, ночной кошмар....
– Папочка, родимый, мне так страшно! – тоненько взвизгивал, позабыв свою былую воинственность, мальчонка.
Вдруг одна из туч «порвалась», и из неё полыхнул ослепительно яркий свет. А в этом свете, в сверкающем коконе, приближалась фигурка очень худого юноши, с острым, как лезвие ножа, лицом. Вокруг него всё сияло и светилось, от этого света чёрные тучи «плавились», превращаясь в грязные, чёрные лоскутки.
– Вот это да! – радостно закричала Стелла. – Как же у него это получается?!.
– Ты его знаешь? – несказанно удивилась я, но Стелла отрицательно покачала головкой.
Юноша опустился рядом с нами на землю и ласково улыбнувшись спросил:
– Почему вы здесь? Это не ваше место.
– Мы знаем, мы как раз пытались выбраться на верх! – уже во всю щебетала радостная Стелла. – А ты поможешь нам вернуться наверх?.. Нам обязательно надо быстрее вернуться домой! А то нас там бабушки ждут, и вот их тоже ждут, но другие.
Юноша тем временем почему-то очень внимательно и серьёзно рассматривал меня. У него был странный, насквозь пронизывающий взгляд, от которого мне стало почему-то неловко.
– Что ты здесь делаешь, девочка? – мягко спросил он. – Как ты сумела сюда попасть?
– Мы просто гуляли. – Честно ответила я. – И вот их искали. – Улыбнувшись «найдёнышам», показала на них рукой.
– Но ты ведь живая? – не мог успокоиться спаситель.
– Да, но я уже не раз здесь была. – Спокойно ответила я.
– Ой, только не здесь, а «наверху»! – смеясь, поправила меня моя подружка. – Сюда мы бы точно не возвращались, правда же?
– Да уж, я думаю, этого хватит надолго... Во всяком случае – мне... – меня аж передёрнуло от недавних воспоминаний.
– Вы должны отсюда уйти. – Опять мягко, но уже более настойчиво сказал юноша. – Сейчас.
От него протянулась сверкающая «дорожка» и убежала прямо в светящийся туннель. Нас буквально втянуло, даже не успев сделать ни шагу, и через какое-то мгновение мы оказались в том же прозрачном мире, в котором мы нашли нашу кругленькую Лию и её маму.
– Мама, мамочка, папа вернулся! И Велик тоже!.. – маленькая Лия кубарем выкатилась к нам навстречу, крепко прижимая к груди красного дракончика.. Её кругленькая мордашка сияла солнышком, а сама она, не в силах удержать своего бурного счастья, кинулась к папе и, повиснув у него на шее, пищала от восторга.
Мне было радостно за эту, нашедшую друг друга, семью, и чуточку грустно за всех моих, приходящих на земле за помощью, умерших «гостей», которые уже не могли друг друга так же радостно обнять, так как не принадлежали тем же мирам...
– Ой, папулечка, вот ты и нашёлся! А я думала, ты пропал! А ты взял и нашёлся! Вот хорошо-то как! – аж попискивала от счастья сияющая девчушка.
Вдруг на её счастливое личико налетела тучка, и оно сильно погрустнело... И уже совсем другим голосом малышка обратилась к Стелле:
– Милые девочки, спасибо вам за папу! И за братика, конечно же! А вы теперь уже уходить будете? А ещё когда-то вернётесь? Вот ваш дракончик, пожалуйста! Он был очень хороший, и он меня очень, очень полюбил... – казалось, что прямо сейчас бедная Лия разревётся навзрыд, так сильно ей хотелось подержать ещё хоть чуть-чуть этого милого диво-дракончика!.. А его вот-вот увезут и уже больше не будет...
– Хочешь, он ещё побудет у тебя? А когда мы вернёмся, ты его нам отдашь обратно? – сжалилась над малышкой Стелла.
Лия сначала ошалела от неожиданно свалившегося на неё счастья, а потом, не в состоянии ничего сказать, так сильно закивала головкой, что та чуть ли не грозилась отвалиться...
Простившись с радостным семейством, мы двинулись дальше.
Было несказанно приятно опять ощущать себя в безопасности, видеть тот же, заливающий всё вокруг радостный свет, и не бояться быть неожиданно схваченной каким-то страшно-кошмарным ужастиком...
– Хочешь ещё погулять? – совершенно свежим голоском спросила Стелла.
Соблазн, конечно же, был велик, но я уже настолько устала, что даже покажись мне сейчас самое что ни есть большое на земле чудо, я наверное не смогла бы этим по-настоящему насладиться...
– Ну ладно, в другой раз! – засмеялась Стелла. – Я тоже устала.
И тут же, каким-то образом, опять появилось наше кладбище, где, на той же скамеечке, дружно рядышком сидели наши бабушки...
– Хочешь покажу что-то?... – тихо спросила Стелла.
И вдруг, вместо бабушек появились невероятно красивые, ярко сияющие сущности... У обоих на груди сверкали потрясающие звёзды, а у Стеллиной бабушки на голове блистала и переливалась изумительная чудо-корона...
– Это они... Ты же хотела их увидеть, правда? – я ошалело кивнула. – Только не говори, что я тебе показывала, пусть сами это сделают.
– Ну, а теперь мне пора... – грустно прошептала малышка. – Я не могу идти с тобой... Мне уже туда нельзя...
– Я обязательно приду к тебе! Ещё много, много раз! – пообещала от всего сердца я.
А малышка смотрела мне вслед своими тёплыми грустными глазами, и казалось, всё понимала... Всё, что я не сумела нашими простыми словами ей сказать.

Всю дорогу с кладбища домой я безо всякой причины дулась на бабушку, притом злясь за это на саму себя... Я была сильно похожа на нахохлившегося воробья, и бабушка прекрасно это видела, что, естественно, меня ещё больше раздражало и заставляло глубже залезть в свою «безопасную скорлупу».... Скорее всего, это просто бушевала моя детская обида за то, что она, как оказалось, многое от меня скрывала, и ни чему пока не учила, видимо считая меня недостойной или не способной на большее. И хотя мой внутренний голос мне говорил, что я тут кругом и полностью не права, но я никак не могла успокоиться и взглянуть на всё со стороны, как делала это раньше, когда считала, что могу ошибаться...
Наконец, моя нетерпеливая душа дольше выдержать молчание была не в состоянии...
– Ну и о чём вы так долго беседовали? Если, конечно, мне можно это знать... – обиженно буркнула я.
– А мы не беседовали – мы думали, – спокойно улыбаясь ответила бабушка.
Казалось, она меня просто дразнит, чтобы спровоцировать на какие-то, ей одной понятные, действия...
– Ну, тогда, о чём же вы там вместе «думали»? – и тут же, не выдержав, выпалила: – А почему бабушка Стеллу учит, а ты меня – нет?!.. Или ты считаешь, что я ни на что больше не способна?
– Ну, во-первых, брось кипятиться, а то вон уже скоро пар пойдёт... – опять спокойно сказала бабушка. – А, во-вторых, – Стелле ещё долго идти, чтобы до тебя дотянуться. И чему же ты хочешь, чтобы я учила тебя, если даже в том, что у тебя есть, ты пока ещё совсем не разобралась?.. Вот разберись – тогда и потолкуем.
Я ошалело уставилась на бабушку, как будто видела её впервые... Как это Стелле далеко до меня идти?!. Она ведь такое делает!.. Столько знает!.. А что – я? Если что-то и делала, то всего лишь кому-то помогала. А больше и не знаю ничего.
Бабушка видела моё полное смятение, но ни чуточки не помогала, видимо считая, что я должна сама через это пройти, а у меня от неожиданного «положительного» шока все мысли, кувыркаясь, пошли наперекосяк, и, не в состоянии думать трезво, я лишь смотрела на неё большими глазами и не могла оправиться от свалившихся на меня «убийственных» новостей...
– А как же «этажи»?.. Я ведь никак не могла сама туда попасть?.. Это ведь Стеллина бабушка мне их показала! – всё ещё упорно не сдавалась я.
– Ну, так ведь для того и показала, чтобы сама попробовала, – констатировала «неоспоримый» факт бабушка.
– А разве я могу сама туда пойти?!.. – ошарашено спросила я.
– Ну, конечно же! Это самое простое из того, что ты можешь делать. Ты просто не веришь в себя, потому и не пробуешь...
– Это я не пробую?!.. – аж задохнулась от такой жуткой несправедливости я... – Я только и делаю, что пробую! Только может не то...
Вдруг я вспомнила, как Стелла много, много раз повторяла, что я могу намного больше... Но могу – что?!.. Я понятия не имела, о чём они все говорили, но теперь уже чувствовала, что начинаю понемножку успокаиваться и думать, что в любых трудных обстоятельствах мне всегда помогало. Жизнь вдруг показалась совсем не такой уж несправедливой, и я понемногу стала оживать...
Окрылённая положительными новостями, все последующие дни я, конечно же, «пробовала»... Совершенно себя не жалея, и вдребезги истязая своё, и так уже измождённое, физическое тело, я десятки раз шла на «этажи», пока ещё не показываясь Стелле, так как желала сделать ей приятный сюрприз, но при этом не ударить лицом в грязь, сделав какую-нибудь глупую ошибку.
Но вот, наконец-то, решила – хватит прятаться и решила навестить свою маленькую подружку.
– Ой, это ты?!.. – сразу же зазвучал счастливыми колокольчиками знакомый голосок. – Неужели это правда ты?! А как же ты сюда пришла?.. Ты что – сама пришла?
Вопросы, как всегда, сыпались из неё градом, весёлая мордашка сияла, и для меня было искренним удовольствием видеть эту её светлую, бьющую фонтаном, радость.
– Ну что, пойдём гулять? – улыбаясь, спросила я.
А Стелла всё никак не могла успокоиться от счастья, что я сумела придти сама, и что теперь мы уже сможем встречаться, когда пожелаем и даже без посторонней помощи!
– Вот видишь, я же тебе говорила, что ты можешь больше!.. – счастливо щебетала малышка. – Ну, теперь всё хорошо, теперь уже нам никто не нужен! Ой, а это как раз-то очень хорошо, что ты пришла, я тебе хотела что-то показать и очень тебя ждала. Но для этого нам придётся прогуляться туда, где не очень приятно...
– Ты имеешь в виду «нижний этаж»? – поняв, о чём она говорит, тут же спросила я.
Стелла кивнула.
– А что ты там потеряла?
– О, я не потеряла, я нашла!.. – победоносно воскликнула малышка. – Помнишь, я говорила тебе, что там бывают и хорошие сущности, а ты мне тогда не поверила?
Откровенно говоря, я не очень-то верила и сейчас, но, не желая обижать свою счастливую подружку, согласно кивнула.
– Ну вот, теперь ты поверишь!.. – довольно сказала Стелла. – Пошли?
На этот раз, видимо уже приобретя кое-какой опыт, мы легко «проскользнули» вниз по «этажам», и я снова увидела, очень похожую на виденные раньше, гнетущую картину...
Под ногами чавкала какая-то чёрная, вонючая жижа, а из неё струились ручейки мутной, красноватой воды... Алое небо темнело, полыхая кровавыми бликами зарева, и, нависая по-прежнему очень низко, гнало куда-то багровую громаду неподъёмных туч... А те, не поддаваясь, висели тяжёлые, набухшие, беременные, грозясь разродиться жутким, всё сметающим водопадом... Время от времени из них с гулким рёвом прорывалась стена буро-красной, непрозрачной воды, ударяя о землю так сильно, что казалось – рушится небо...
Деревья стояли голые и безликие, лениво шевеля обвисшими, шипастыми ветвями. Дальше за ними простиралась безрадостная, выгоревшая степь, теряясь вдали за стеной грязного, серого тумана... Множество хмурых, поникших людских сущностей неприкаянно бродили туда-сюда, бессмысленно ища чего-то, не обращая никакого внимания на окружающий их мир, который, и правда, не вызывал ни малейшего удовольствия, чтобы на него хотелось смотреть... Весь пейзаж навевал жуть и тоску, приправленную безысходностью...
– Ой, как же здесь страшно... – ёжась, прошептала Стелла. – Сколько бы раз сюда не приходила – никак не могу привыкнуть... Как же эти бедняжки здесь живут?!.
– Ну, наверное, эти «бедняжки» слишком сильно провинились когда-то, если оказались здесь. Их ведь никто сюда не посылал – они всего лишь получили то, чего заслуживали, правда же? – всё ещё не сдаваясь, сказала я.
– А вот сейчас посмотришь... – загадочно прошептала Стелла.
Перед нами неожиданно появилась заросшая сероватой зеленью пещера. А из неё, щурясь, вышел высокий, статный человек, который никоим образом не вписывался в этот убогий, леденящий душу пейзаж...
– Здравствуй, Печальный! – ласково приветствовала незнакомца Стелла. – Вот я подругу привела! Она не верит, что здесь можно найти хороших людей. А я хотела ей тебя показать... Ты ведь не против?
– Здравствуй милая... – грустно ответил человек, – Да не такой я хороший, чтобы меня кому-то показывать. Напрасно ты это...
Как ни странно, но этот печальный человек мне и в правду сразу чем-то понравился. От него веяло силой и теплом, и было очень приятно рядом с ним находиться. Уж, во всяком случае, он никак не был похож на тех безвольных, убитых горем, сдавшихся на милость судьбы людей, которыми был битком набит этот «этаж».
– Расскажи нам свою историю, печальный человек... – светло улыбнувшись, попросила Стелла.
– Да нечего там рассказывать, и гордиться особо нечем... – покачал головой незнакомец. – И на что вам это?
Мне почему-то стало его очень жаль... Ещё ничего о нём не зная, я уже была почти что уверенна, что этот человек никак не мог сделать что-то по-настоящему плохое. Ну, просто не мог!.. Стела, улыбаясь, следила за моими мыслями, которые ей видимо очень нравились...
– Ну, хорошо, согласна – ты права!.. – видя её довольную мордашку, наконец-то честно признала я.
– Но ты ведь ещё ничего о нём не знаешь, а ведь с ним всё не так просто, – лукаво улыбаясь, довольно произнесла Стелла. – Ну, пожалуйста, расскажи ей, Печальный...
Человек грустно нам улыбнулся, и тихо произнёс:
– Я здесь потому, что убивал... Многих убивал. Но не по желанию, а по нужде это было...
Я тут же жутко расстроилась – убивал!.. А я, глупая, поверила!.. Но почему-то у меня упорно не появлялось ни малейшего чувства отторжения или неприязни. Человек явно мне нравился, и, как бы я не старалась, я ничего с этим поделать не могла...
– А разве это одинаковая вина – убивать по желанию или по необходимости? – спросила я. – Иногда люди не имеют выбора, не так ли? Например: когда им приходится защищаться или защищать других. Я всегда восхищалась героями – воинами, рыцарями. Последних я вообще всегда обожала... Разве можно сравнивать с ними простых убийц?
Он долго и грустно на меня смотрел, а потом также тихо ответил:
– Не знаю, милая... То, что я нахожусь здесь, говорит, что вина одинаковая... Но по тому, как я эту вину чувствую в моём сердце, то – нет... Я никогда не желал убивать, я просто защищал свою землю, я был там героем... А здесь оказалось, что я просто убивал... Разве это правильно? Думаю – нет...

Н.Д. Телешов, 1916 г.

Николай Дмитриевич Телешов (1867-1957) – писатель.

Николай Телешов родился в московской купеческой семье 29 октября (10 ноября) 1867 г. Его предками были крестьяне Владимирской губернии, самостоятельно выкупившиеся на волю. В 1884 г. окончил Практическую коммерческую академию.

Телешов состоял в дружеской переписке с А.П. Чеховым , был другом и А.М. Горького . В день 25-летия литературной деятельности его приветствовал Л.Н. Толстой .

В 1899-1922 гг. Николай Телешов организовал и был душой литературного объединения, получившего название "Телешовские среды", так как участники собирались регулярно по средам у него на квартире на Чистопрудном бульваре сначала – в доме , с 1904 г. – в доме , а после 1914 г. – на Покровском бульваре, 18 .

Эти литературные собрания стали явлением культурной жизни Москвы начала XX в. "Среды" были постоянными до 1922 г., позже – эпизодическими, вплоть до смерти Телешова в 1957 г.

На литературных "Средах" бывали братья Бунины, Горький , Гиляровский , Куприн, Серафимович, Шаляпин , Рахманинов.

Во многом благодаря жене Телешова, художнице Елене Андреевне Карзинкиной, на "Среды" приходили А.Я. Головин, К.К. Первухин, А.М. Васнецов , И.И. Левитан .

Через многие годы и испытания прошла дружба Телешова с Иваном Буниным, ставшего в эмиграции Нобелевским лауреатом. В послевоенные годы советское правительство пыталось ею воспользоваться, чтобы вернуть Бунина в СССР.

Телешов в Москве

• Камергерский, 3. Московский Художественный академический театр. С 1923 г. Н.Д. Телешов работал заведующим в музее театра.
• Скатертный, 8. Квартира 18. Издательство, созданное в 1912 г. писателями телешовских сред. В нём вышли "Сказки" М. Горького , письма А.П. Чехова , серия книг "Народная школьная библиотека", благотворительный сборник "Клич" с участием Бунина, Вересаева, Телешова. В 1923 г. издательство было ликвидировано.
• Покровский бульвар, 11 . Практическая академия коммерческих наук. Николай Телешов окончил академию в 1884 г.
• Покровский бульвар, 18 . Особняк брата Е.А. Телешовой-Карзинкиной, куда в 1914 г. переехала чета Телешовых. Здесь "Среды" регулярно продолжались до 1922 г., хотя дом после 1917 г. национализировали. Хозяев "уплотнили", оставив одну комнату. Дом до сих пор называется "телешовским".

Имя Николая Дмитриевича Телешова тесным образом связано с именами русских писателей-реалистов конца ХIX - начала ХХ веков.

Имя Николая Дмитриевича Телешова тесным образом связано с именами русских писателей-реалистов конца ХIX - начала ХХ веков.

Николай Телешов родился 29 октября 1867 года в Москве в купеческой семье. Образование получил в московской Практической коммерческой академии, которую окончил в 1884 году. Его литературный путь начался в том же году в журнале Радуга, в котором он напечатал свое первое стихотворение.

Первые его рассказы печатались в мелких периодических изданиях 80-90 годов (в журналах Радуга, Детское чтение, Семья, Россия и др.). Лучшие из ранних произведений Телешова вошли в его первый сборник «На тройках» (1895). Эти рассказы Николая Дмитриевича напоминают ранние рассказы Чехова.

Однако гораздо большее значение имеет другая группа рассказов, которая составила в последствии циклы «По Сибири» и «Переселенцы». Эти рассказы являются итогом длительного путешествия Н. Телешова по Западной Сибири. Поездка эта состоялась в 1894 году. По форме - это своеобразные путевые заметки. Именно эти произведения принесли Телешову истинное признание и любовь читателей. Надо сказать, что жанр путевых очерков в то время был довольно распространен в русской литературе.

Н.Д. Телешов в своих заметках примкнул к передовому реалистическому направлению. Описание сибирской природы сменяется описанием быта и нравов жителей этого края. Автор говорит о достопримечательностях сибирских городов и описывает жизнь уральских рабочих.

Рассказы и очерки, в которых Телешов повествует о невзгодах мужицкой жизни и об ужасной нужде, объединены в цикл «Переселенцы». Простой человек в изображении Телешова велик своей любовью к труду и умением трудиться. Он обладает прекрасными душевными качествами и духовной красотой.

Телешов был одним из главных организаторов культурной жизни в дореволюционной Москве. В течение многих лет возглавлял кассу взаимопомощи литераторов и ученых, был членом суда чести при обществе печати и литературы, инициатором издания разных сборников и постановок любительских спектаклей писателей.

После Октябрьского переворота Телешов работал в органах Наркомата просвещения, участвовал в создании Музея Московского художественного театра (директором которого был в течение многих лет).

С 20-х годов прозаик пишет мемуары. В течение всей дальнейшей жизни Телешов работает над своими «Записками». Творчество Николая Телешова было в свое время высоко ценено русской критикой. Особенно оценивался его несомненный талант, простота и искренность его повествовательской манеры.

http://russmir.ru/?topic_id=1&gzt_id=249

Русская Цивилизация

Николай Дмитриевич Телешов

Телешов Николай Дмитриевич(29.10/10.11.1867-14.03.1957), русский прозаик. Из купеческой семьи. Организатор знаменитого московского литературного кружка “Среда” (1899-1916). Ранние очерки и рассказы написаны под влиянием А. П. Чехова. Особую литературную ценность представляет цикл “Легенды и сказки”: прежде всего навеянные народными поэтическими преданиями “Крупеничка” (1919) и “Зоренька” (1921). После революции работал в Наркомпросе, занимаясь детской литературой. В эти годы его наиболее значительным художественным произведением стала повесть о революции 1905 “Начало конца” (1933). Наибольшую историко-литературную ценность представляют мемуары Телешова “Записки писателя” (1925-55).

Телешов Николай Дмитриевич (29.10.1867-14.03. 1957), писатель. Родился в Москве в купеческой семье. Окончил Московскую Практическую коммерческую академию (1884). В 1888 познакомился с А. П. Чеховым. В том же году организовал литературный кружок «Среда». В печати выступил в 1884 со стихами. В рассказах Телешова 80-х - н. 90-х XIX в. господствует чеховская тема: изображение косного и затхлого мещанского быта, обличение пошлости, мелочности интересов, собственнической морали и психологии обывателя («Петух», «Мещанская драма» «Дуэль», «Именины», «Счастливый день», «Чужой человек» и др.). С 1925 по 1943 Телешов работал над художественными мемуарами «Записки писателя», воскрешающими атмосферу литературной жизни России к. XIX - н. ХХ в.

Телешов был преимущественно новеллистом. Его реалистические рассказы отличаются обыденностью сюжетов (без резких поворотов и замысловатых ходов в развитии фабулы), сдержанной, внешне бесстрастной манерой повествования. В новеллах-легендах Телешов щедро использует фантастику, символику, иносказание, гиперболизм образов и др. художественные условности.

Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа - http://www.rusinst.ru

Телешов Николай Дмитриевич - прозаик.

Родился в купеческой семье. Предки его - бывшие крепостные крестьяне Владимирской губ., сумевшие выкупиться. «Может быть, именно от предков и жива во мне уверенность, что без свободы нет настоящего счастья ни для человека, ни для человечества»,- писал Телешов в автобиографии (Цит. по: Пантелеева К. Николай Дмитриевич Телешов. С.3). Родители воспитывали мальчика в любви к литературе. Подростком Телешов познакомился с книгоиздателем Сытиным, в типографии которого не раз наблюдал за «рождением» книги.

В 1884 Телешов окончил Московскую Практическую коммерческую академию. Первые стихи Телешова, появившиеся в этом же году в небольших периодических изданиях, носили подражательный характер. Некоторые поэтические пробы Телешова вошли в сборник начинающих поэтов «Искреннее слово» (1886), в подготовке и издании которого он принимал активное участие. Сборник успеха не имел, но помог Телешову войти в литературные круги.

Именно потребностью в творческом общении было обусловлено создание «Среды» - московского литературного кружка, который просуществовал с 1899 по 1916. Заседания кружка, проходившие на квартире Телешова, собирали в разное время таких писателей, как И.А.Бунин, М.Горький, А.Серафимович, В.Вересаев, А.Куприн, Л.Андреев и др. М.Горьким здесь впервые была прочитана пьеса «На дне». Из произведений участников «Среды» были составлены циклы сборников «Знание» и «Слово».

В 1886 вышел сборник Телешов «Фантастические наброски», куда вошли прозаические этюды (в форме притч), излагающие философские рассуждения Телешова о смысле человеческой жизни («Коридор», «Судьба»), о предназначении художника («Цветы»), о пошлости и затхлости обывательской жизни («В траве»).

Поэтической образности «Фантастических набросков» сопутствовала «заземленность» печатавшихся одновременно небольших рассказов в духе раннего Чехова, в которых молодой автор обличал захолустность быта и заурядность сознания своих персонажей («Перемена»).

В 1893 в журнале «Русское обозрение» опубликованы очерки Телешова «На тройках». В основу положены воспоминания одного из купцов, побывавшего за Уралом на ярмарке. Художник ярко обрисовал «особую страну» с ее загадочными просторами и не менее загадочным будущим. Стиль произведения подчинен жанру «путешествий» - действие развивается динамично; бегло, но четко, с характерными деталями, обрисовываются фигуры людей и картины сибирской жизни. После журнальных публикаций рассказы и очерки этого цикла были изданы в сборнике «На тройках» (1895) и «Повести и рассказы» (1896).

Последовав совету А.П.Чехова «перешагнуть границу Европы», Телешов предпринял поездку за Урал, полностью оправдав надежды своего творческого наставника - «сколько всего узнаете, сколько рассказов привезете!» (Цит. по: Пантелеева К. Николай Дмитриевич Телешов. С.7). Результатом поездки стали очерки «За Урал» (1897), восторженно встреченные русской общественностью и открывшие Телешову путь в большую литературу. Предпосланный книге подзаголовок «Дорожные впечатления, слухи и встречи» точно отражает тематическое содержание сборника. Социальная направленность книги вписывалась в общий контекст эстетических установок «Среды»: правдоподобно отражать различные стороны российской жизни рубежа веков.

Однако в полной мере социальная острота бытописания и демократический гуманизм Телешова проявились в цикле «Переселенцы», включающем в себя 7 рассказов, написанных в разные годы: «Самоходы» (1894), «Елка Митрича» (1897), «Домой» (1898), «Нужда» (1898), «Хлеб-соль» (1900), «Лишний рот» (1919), «На ходу» (ок. 1927). В отличие от очерков, обращенных к общим проблемам, рассказы отмечены вниманием к отдельно взятой личности русского крестьянина, вынужденного испытывать на себе все «неурядицы жизни», как объективные, так и искусственно созданные (например, насильственное переселение в Сибирь). Мягкий лиризм сквозит в портретной обрисовке представителей этого «всевыносящего русского племени». В своем обличительном пафосе политики переселенчества Телешов пошел дальше всех, касавшихся этой темы писателей (Бунина, Успенского и др.).

Одновременно с бытописательством Телешов продолжает развивать романтическую линию, заявленную в своей первой книге. Включающий в себя девять произведений и протянувшийся во времени почти на два десятилетия цикл «Легенды и сказки», откликаясь на острые вопросы современности, уводит читателя в мир фантастических абстракций и иносказаний, переводя насущные проблемы в вечные категории добра и зла. Так, в поэтической легенде «Белая цапля» (1899), написанной по следам англо-бурской войны, рассказ о прекрасных экзотических птицах перерастает в раздумья о страданиях, которые приносит неволя. Пути преодоления зла в мире еще очень расплывчаты, по-книжному абстрактны, как и в «Песне о трех юношах» (1901), которую сравнивают с горьковским «Данко». О неразрывном единстве поэта и народа говорится в рассказе «Менестрель» (1903), посвященном судьбе поэта, пережившего свою славу. Образ Менестреля лишен романтической однозначности и односторонности - здесь заметны следы аналитичности в построении образа. Продекларированное в «Менестреле» творческое кредо о необходимости близости художника с народом реализуется в эволюции самого Телешова. Так, даже в пределах названного цикла он проходит путь от книжной легенды о цапле до овеянных народными поэтическими преданиями сказок о «Крупеничке» (1919) и «Зореньке» (1921).

Философская подоплека произведений Телешова конца 1890-х близка взглядам раннего Горького - их герои одинаково не «вписываются» в социальный контекст своего времени. Но если герои Горького активны в отрицании современного миропорядка, то персонажи Телешов смиренны, они скорее констатируют свои страдания, чем стремятся от них избавиться. Героев сборника Телешова «Повести и рассказы» (1899) можно обозначить по заглавию одного из рассказов - «жертвы жизни». Им присуща вера в мистическую злую силу, царящую в жизни и требующую все новых жертв. По мнению Столяревского, героя рассказа «Жертвы жизни», само общество приготовляет преступления и выделяет из своей среды их исполнителей. Философия безнадежности и призрачности человеческого счастья («Счастливец», «Дуэль», «Призраки») выводит писателя к проблемам «жертвенности». Героиня повести «Мещанское счастье» Ксения выходит замуж за нелюбимого, но богатого старика, принося себя в жертву во имя своей разоренной семьи. Но близкие Ксении страдают еще больше, ее жертва не приносит спасения.

Под влиянием «Среды», и особенно М.Горького, Телешов выходит на путь социального протеста. Уже в рассказе «Между двух берегов» (1903) прозвучало его: «Проснитесь! Проснитесь же, русские люди!» Жажда «бури», желание перемен сквозят в рассказе «Черной ночью» (1905).

По живым впечатлениям событий революции 1905 были созданы рассказы «Петля» и «Крамола». Показав священника, взбунтовавшегося против самодержавия и околоточного надзирателя, повесившегося от невыносимости своего положения, Телешов вызвал восторг в демократических кругах. «Валяйте! - восклицал М.Горький.- Дуйте их в хвост и в гриву!» (Цит. по: Пантелеева К. - С.14). Демократические деятели воздавали должное Телешову за вскрытие механизма черносотенного движения (критик Е.А.Грузинский, корреспондент газеты «Одесские новости» Н.Геккер и др.).

После поражения революции 1905 Телешов возвращается к жанру сказки («Цветок папоротника», 1907), пейзажно-психологи-ческого этюда («Косцы», 1907, «Золотая осень», 1909 и др.).

В годы империалистической войны Телешов пишет о ее бессмысленности и дешевизне человеческой жизни (рассказы «Мина», «Во тьме», «Дни за днями»).

После Октябрьской революции 1917 Телешов работал в Народном комиссариате просвещения, занимался организацией издания сб. для детей. В 1919 обрел окончательную редакцию текст повести «Дети» («Маленький роман»), работу над которым Телешов начал еще в 1896. В 1921 Телешов создает рассказ «Тень счастья», который после нескольких редакций был опубликован лишь в 1945 в книге «Избранное». Сочетающий элементы бытописания с мистификацией, обернувшейся для главного героя злой шуткой со стороны сослуживцев, рассказ соединил в себе многие ранние образы и идеи с трезвыми взглядами последних лет, что придало произведению фарсовость.

Наиболее значительным художественным произведением Телешов послереволюционного периода стала повесть «Начало конца» (1933); как бы заново раскрывая новому читателю события революции 1905-1907, Телешов еще раз вглядывается в переломный этап его собственного сознания, оценивая его как пробуждение.

С 1925 Телешов работал над «Записками писателя», уникальными по временному охвату мемуарами: книга открывается описанием открытия памятника Пушкину в Москве в 1880, а заканчивается воспоминаниями о праздновании 85-летия Бунина в 1955. Эта книга является летописью литературно-общественной жизни Москвы. Отдельные очерки посвящены М.Горькому, А.Чехову, Л.Андрееву.

В конце своей последней, шестидесятой, книги Телешова написал: «Оглядываясь на далекое мое прошлое, на долгий пройденный путь, я вижу, как много значительного дала мне литература, с которой неразрывно связана вся моя жизнь <...> быть русским писателем - есть великое счастье в жизни» (Избранные соч.: в 3 т. Т.3. С.387).

Е.И. Колесникова

Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 3. П - Я. с. 484-486.

Далее читайте:

Русские писатели и поэты (биографический справочник).

Сочинения:

Избранные соч.: в 3 т. М., 1956;

Избранное. М., 1945;

Повести и рассказы. М., 1899;

Повести и рассказы. М., 1951;

Избранные произведения. М., 1985;

Рассказы. Повести. Легенды. М., 1983.

[Рассказы]. Т. 1-4. М., 1915-18;

Все проходит. М., 1927;

Избранное / Вступ. ст. С. Дурылина. М., 1948;

Избр. соч. / Вступ. ст. В. Борисовой. Т. 1-3. М., 1956;

Записки писателя. Воспоминания и рассказы о прошлом / Послесл. К. Пантелеевой. М., 1966.

Литература:

Шемелова М.И. Творчество Н.Д.Телешова // Вестник Ленинградского университета. 1957. №14. (Серия истории, языка и лит. Вып.3);

Полякова Е. Николай Дмитриевич Телешов (К 100-летию со дня рождения) // Театр. 1968. №4;

Пантелеева К. Н.Д.Телешов (к проблематике творчества): автореферат диссертации. М., 1971;

Грегубов А.Л. Жизнь и творчество Н.Д.Телешова // Рассказы. Повести. Легенды. М., 1983;

Пантелеева К. Николай Дмитриевич Телешов // Н.Д.Телешов Избранные произведения. М., 1985.

(Из жизни сибирских переселенцев)

Была ясная летняя ночь. Луна светила весело и спокойно; она заливала своим серебром поляны и дороги, пронизывала лучами леса, золотила реки… В эту самую ночь из дверей переселенческого барака , крадучись, вышел Семка, вихрастый, бледнолицый мальчик лет одиннадцати, огляделся и вдруг побежал, что было мочи, по направлению к полю, откуда начиналась большая дорога. Боясь погони, он часто оглядывался, но никто за ним не бежал, и он благополучно достиг сначала поляны, а потом и трактового пути ; здесь он остановился, что-то подумал и потихоньку пошел вдоль по дороге.

Это был один из тех беспризорных детей, которые остаются сиротами после переселенцев. Родители его умерли в пути от тифа, и Семка остался одиноким среди чужих людей и чужой природы, вдалеке от родного села, которое называлось - Белое, и которое он помнил лишь по белой каменной колокольне, по ветряным мельницам, по речке Узюпке, где, бывало, купался с товарищами. Но где это село и речка Узюпка - было для него такою же тайной, как и то место, где он находился сейчас. Он помнил одно, что пришли они сюда вот по этой самой дороге, что переезжали раньше поперек какую-то широкую реку, а еще раньше плыли долго на пароходе, ехали по машине, и ему казалось, что стоит только пройти эту дорогу, как будет большая река, потом машина, а там уже будет и речка Узюпка и село Белое, где он знает наперечет всех стариков и мальчишек.

Помнил он, как умерли его отец и мать, как их положили в гроб и отнесли куда-то за рощу на незнакомый погост. Помнил Семка еще и то, как он плакал и просился домой, но его заставили жить здесь, в бараке, кормили хлебом и щами и всегда говорили: «Теперь не до тебя!» Даже начальник Александр Яковлевич, который всеми распоряжался, закричал на него и приказал жить, а если будет мешаться, то обещал выдрать за волосы. И Семка волей-неволей жил и тосковал. Вместе с ним жили в бараке еще три девочки и один мальчик, которых забыли здесь родители и ушли неизвестно куда, но те дети были такие маленькие, что нельзя было с ними ни играть, ни шалить.

Проходили дни и недели, а Семка все жил в ненавистном бараке, не смея никуда отлучиться. Наконец, ему надоело. Ведь вот же она, та самая дорога, по которой они пришли сюда из «Расеи»!.. Не пускают добром, так он и сам убежит! Разве долго?.. И опять он увидит родное село, Узюпку, опять увидит Малашку, Васятку и Митьку, своих закадычных приятелей.

Хотя страх быть пойманным и удерживал Семку долгое время, однако надежда увидеть свою речку, своих товарищей и родное село была так велика и соблазнительна, что Семка, затаив в душе заветную мечту, выбрал удобное время и, отказавшись навек от даровых щей, выбежал на дорогу, и был счастлив, что возвращается домой. Ему казалось, что нигде нет такого хорошего места, как Белое, и во всем свете нет такой хорошей реки, как Узюпка.

Уже луна приближалась к горизонту, уже наступало утро, а Семка все шел по дороге, вдыхая свежий росистый воздух и радуясь тому, что всякий шаг приближает его к дому.

Кажется, все, что только возможно придумать для человека, все это видала и испытала обширная Сибирь, и ничем не удивишь ее, - никакой новинкой! Проходили по ней тысячи верст закованные арестанты, громыхая тяжелыми цепями, кололи и рыли в темных рудниках ее недра, томились в ее острогах; по ее дорогам, весело звеня бубенцами, мчатся резвые тройки, а по тайгам бродят беглые каторжники, воюя с зверями, и то выжигают селения, то питаются Христовым именем: толпы переселенцев тянутся из России почти сплошной вереницей, ночуя под телегами, греясь у костров, а навстречу им идут назад другие толпы, - обнищавшие, голодные и больные, и много их умирает по пути, - и ничто никому не ново. Слишком много чужого горя видала Сибирь, чтобы чему-нибудь удивляться. Не удивился никто и на Семку, когда тот проходил селением или спрашивал:

Которая тут дорога в Расею?

Все дороги в Расею ведут, - просто отвечали ему, и махали руками вдоль пути, как бы удостоверяли его направление.

И Семка шел без устали, без боязни; его радовала свобода, веселили поля с пестрыми цветами и звон колокольчиков проносившейся мимо почтовой тройки; иногда он ложился на траву и крепко засыпал под кустом шиповника, или забирался в придорожную рощу, когда становилось жарко. Сердобольные сибирские бабы кормили его хлебом и молоком, а попутные крестьяне иногда подвозили в телегах.

Дяденька, подвези, пожалуйста! - упрашивал Семка, когда его догонял кто-нибудь на лошади.

Тетенька, подай милостыньку! - обращался он в деревнях к хозяйкам.

Тетенька, подай милостыньку! - обращался он к хозяйкам

Все его жалели, и Семка был сыт.

На третий день перед Семкой заблестела река.

Вот, вот! Она и есть!

Он вспомнил, как недавно с отцом они переехали поперек эту реку; только их тогда было очень много, и народ перевозили не разом, а партиями. Он вспомнил, как на барке, на которой они переплывали, ходили вокруг столба две лошади с завязанными глазами и тянули какой-то канат, а возле лошадей бегал с кнутом старик в рубахе и широкой шляпе и все кричал охрипшим голосом. «Н-но! проклятые! Н-но! но! родные!» И лошади от его крика бегали быстрее вокруг столба, и канат крутился тоже быстрее, а барка все ближе подвигалась к другому берегу… Но где же теперь эта барка?

Широко разливалась перед Семкой река. Солнце уже закатилось, и багрянец неба ярко отражался в воде. Было красиво и тихо, но всюду было так пусто, что Семка смутился. Вдалеке, на противоположном берегу, виднелось какое-то селение, а направо и налево тянулись рощи. Спустившись по круче к самой воде, Семка начал вглядываться то в одну, то в другую сторону, но было попрежнему все пусто и немо, только у ног его сердито плескалась холодная река да по небу тянулись гуськом какие-то птицы.

В смущении, он побрел вдоль по берегу, но нигде не было ни души, не слышалось ни единого звука. Между тем, багрянец заката начал медленно угасать; бледнее становилось небо, и на дальних полях закурилась роса.

Семка задумался.

Потом он сел на песок и только тогда почувствовал, что устал и что итти более не может. Да и куда же уйдешь, когда перед глазами вода?.. Сначала он глядел на эту воду, следил, как она стремится куда-то вперед и плещется о берег, потом глядел на небо, на меркнущее пространство вдалеке за рекой, на лес, на поляны, - и что-то грустное, смутное ложилось камнем на его детское сердце. Была ли это простая боязнь или сознание круглого сиротства, или раскаяние, или, может быть, дума о родине, но только Семке хотелось заплакать, хотелось есть и пригреться, хотелось видеть подле себя отца с матерью, и он, закусив палец, сидел неподвижно над рекой, уставившись глазами куда-то вдаль, и ничего не видел перед собою.

Вдруг среди затишья послышались звуки, неясные и негромкие. Семка встрепенулся. Казалось, кто-то пел про себя, нехотя, заунывную песню, пел лениво, сквозь зубы, почти сквозь сон…

Действительно, из-за куста, где река делала небольшой изгиб, показался челнок; он плыл не спеша и держался возле самого берега.

Дяденька… довези! - крикнул Семка, когда рыбак, мурлыча песню, поравнялся с ним. - Дяденька!., а, дяденька!..

Тот повернул голову, и Семка увидел его загорелое нерусское лицо, с клочком черной бороды и вздернутой верхней губой, из-под которой виднелись острые белые зубы. Сидел он в таком маленьком челночке, вырубленном из ствола, что вода приходилась почти вровень с бортами; при этом речная зыбь сильно качала его, и была страшно, что он сейчас опрокинется и утонет. Но рыбак спокойно опустил весло (другого весла у него не было) и пристально поглядел на мальчика.